— Обезьяна? — переспросил Молдер с внезапной заинтересованностью, природы которой Скалли не смогла понять. Вот если бы шериф сказал, что Барнум выставлял чучело марсианина…

— Да. Макака, что ли. Сделано было так грубо, что никого не удавалось провести. Но Барнум и не пытался. На ярлыке строчкой ниже было написано: «Подлинная подделка».

— Вот потому-то Барнум и был гением, — не сдержавшись, горячо подал голос Всезнайка. — У него в цирке всегда было не понять, где кончается правда и начинается розыгрыш. Одной это фразой он увеличил сборы впятеро. Самая тщательная подделка раньше или позже была бы раскрыта и стала бы всего лишь тщательной подделкой. Самая настоящая русалка раньше или позже стала бы всего лишь чучелом какой-то очередной настоящей дохлятины. А когда тебе показывают нечто, про что нельзя ни слова сказать с определенностью, тебе хочется смотреть еще и еще, и всем друзьям показать… и раз за разом понять пытаешься, разыгрывают тебя тем, что подделку выдают за подлинник, или тем, что подлинник выдают за подделку. И так и не можешь понять, хоть лопни! Это — класс!

— То есть вы считаете, что фиджийские русалки могли существовать и на самом деле? — спросил Молдер.

Руль даже не удостоил его ответом.

— Штука тут в том, — чуть подождав, сказал шериф, — что понятие «на самом деле» у Барнума просто теряло смысл.

— И не только у Барнума, — сварливо поправил Руль, глядя в сторону. — Вся наша жизнь устроена так, что понятие «на самом деле» в какой-то момент теряет смысл. Если бы это происходило только у Барнума, тысячи зрителей не дули бы в потолок кипятком… — он передернулся и виновато стрельнул взглядом на Скалли. — Простите, мэм. Молдер покопался во внутреннем кармане пиджака и извлек какую-то фотографию.

— Мистер Руль, — сказал он, протягивая ее художнику. — Вам никогда не приходилось видеть таких следов?

Руль насупленно глянул на фото и отрицательно покачал головой. Он явно предпочел бы еще поговорить об искусстве.

— А вам, шериф?

На фотографии был отчетливо виден песчаный пляж с россыпью валунов на заднем плане, пересеченный цепочкой странных, глубоко впечатанных следов — двойная вереница частых вмятин со сплошной продавленной полосой между ними.

— А что это за хренотень? — спросил шериф. Потом, будто вспомнив что-то, ухмыльнулся и покосился на Скалли. И добавил, явственно поддразнивая то ли Руля, то ли Дэйну, то ли их обоих: — Простите, мэм.

Руль фыркнул.

— Такие следы были обнаружены двенадцать лет назад, — сказал Молдер негромко, — на побережье озера Эри, близ Баффало. Все эксперты сошлись на том, что, скорее всего, их могла оставить ползшая с опорой на локти макака средних размеров, у которой что-то случилось с задними лапами — то ли паралич, то ли повреждение позвоночника… То ли у нее были не лапы, а хвост вроде рыбьего или змеиного. А вот за этим вот камнем, на фото не видно, лежал труп. С точно такой же дырой в животе, как у мистера Глэйсбрука. Несколько секунд все молчали. Это был номер, по эффектности достойный перворазрядного цирка, и знатоки его оценили. У шерифа как-то странно задергались уголки рта, по-собачьи обнажая могучие зубы. Руль озадаченно почесался в паху, потом виновато глянул на Скалли, но смолчал.

— Вы хотите сказать, что Джерри загрызла фиджийская русалка? — спросил наконец, шериф.