Когда остальные покинули кабинет — в том числе и хлыщ, с явным сожалением оглянувшийся назад в страстном, но бесплодном желании узнать, о чем пойдет этот приватный разговор, — Скиннер присел на край стола и чуть исподлобья глянул на подчиненных. Он глядел долго.

— Вы поработаете с Верноном Уорреном по прозвищу Эфесянин, — угрюмо сказал он затем. — Пока он тут, под рукой.

— Что вы имеете в виду, сэр? — с почти издевательской вежливостью уточнила Скалли. Скиннер фыркнул.

— Сам не знаю, — честно признался он. Иногда он позволял себе сделать вид, что играет в открытую. Особенно когда и впрямь играл в открытую. Но, подумала Скалли, у него все равно остается такой вид, словно он лишь делает вид.

Потом она вспомнила хлыща. Нет, лучше уж Скиннер.

— Прощупайте Вернона на предмет его… э… паранормальных способностей.

— Сэр? — чуть подняла брови Скалли.

— Я все сказал.

— Астральное проецирование? Спириту-альный перенос?

— Можете иронизировать, агент Скалли, сколько вашей душеньке угодно. Вы получили приказ.

— Мы полагаем, — Скалли взяла себя в руки и заговорила серьезно, — что Верной просто социопат, параноик. Он прекрасно знает Библию… такая память, такое дословное знание текста, кстати, характерно для некоторых психических расстройств. И он использует это знание, чтобы подчинять людей своей воле и заставлять их делать то, что он хочет.

Она покосилась на Молдера. Молдер молчал. Это начинало раздражать Скалли.

— Верной довел до грани самоубийства шестерых женщин, — неохотно проговорил Скиннер. — Вы сами это видели. Вы сами видели, что не творилось ни малейшего принуждения. Они сами готовы были пить отраву. Поэтому-то нам нечего вменить этому ублюдку в вину… Сами. Он даже на словах ничего не велел им, только молился. Это меня крайне интересует. И тревожит, агент Скалли. Крайне тревожит.

Он помедлил.

— Неровен час, мы получим второй Джонстаун. Вторую Гайану. И тут уж не сошлешься ни на коммунистов, ни на латиноамериканские джунгли, ни на оторванность от людей… Прямо у нас перед носом. Прямо в сердце Теннесси. Чаттануга чу-чу. Поняли?

— Да, сэр, — сказала Скалли.

Молдер молчал.

Девятый полицейский участок Чаттануга, Теннесси 10:45

Там, в схроне, Молдер не успел толком разглядеть Вернона Эфесянина. Все заслонило лицо женщины, внезапной вспышкой возникшее перед ним в душном сумраке и невесть отчего опалившее ему душу. Теперь он постарался вглядеться. Верной был молод и поразительно хладнокровен. И красив. У него было лицо сильного и отнюдь не злого человека, оно могло бы быть даже симпатичным, приятным, располагающим своей спокойной уверенностью и немного стылой, но несомненной внутренней устойчивостью. Если бы не слишком прозрачные, слишком заледеневшие глаза. В них ничего нельзя было прочесть. В них не было глубины, но не было и дна. В них ничего не было.

У него глаза абсолютно безумного человека, думала Скалли, сидя рядом с Молде-ром и глядя на человека, восседавшего напротив. А, между прочим, именно безумцы часто имеют способность подчинять себе нормальных. Нормальные люди слишком часто сомневаются, а вот безумцы не сомневаются никогда и ни в чем. Особенно — в собственной правоте. Вспомнить хоть Гитлера. О, если бы можно было любого чересчур уверенного в своей правоте человека освидетельствовать, как безумца — насколько спокойнее и легче жилось бы людям на земле!

Увы…

Зато глаза пожилого и пухлощекого, отмеченного нездоровой полнотой адвоката, расположившегося рядом с Верноном, говорили слишком о многом.