У доктора Фабри, как врача, до последнего момента работал телефон. Мы ежедневно разговаривали с Майей. 15 октября, когда объявили декларацию Хорти, Майя позвонила мне. Она была радостно взволнована, не останавливаясь повторяла:
«Иштван, это правда? Скажи, что правда! Скажи только! Теперь все будет хорошо. Приходи завтра».
Я тоже был очень рад. Но уже после обеда положение изменилось. Мы жили на Итальянской аллее. Я стоял у окна и с отчаянием смотрел на войска СС и отряды нилаши, что двигались в город. Отец стоял рядом и насмешливо следил за мной. Тогда мы поссорились. Вечером я позвонил одному из своих одноклассников. У них была за городом дача. Мы договорились, что спасем Майю. Он охотно отдал мне ключ от дачи, даже взялся перенести туда электрическую плиту и продукты. Вечером я разговаривал с Майей.
«Ладно, — согласилась она. — Я согласна, только вместе с тобой».
Решили встретиться на следующее утро.
Я побежал к двоюродной сестре. Она и Майя были сверстниками. Я украл у нее документы. О последствиях своих поступков не думал. Одна мысль владела мной: спасти Майю. Ведь я любил ее.
Ночь я провел неспокойно. На рассвете побежал к Фабри. Почти на каждом шагу проверяли документы. Перед моими глазами стояло лицо Майи. Меня преследовали кошмары, в голове путались мысли. Возле одного из домов стояла большая толпа. Под командованием жандармского старшины шестнадцатилетние-семнадцатилетние молодчики-нилаши выводили из дома евреев. Собравшиеся там, реагировали на события по-разному. На лицах одних заметно было сочувствие, некоторые злорадствовали, другие стояли молча, с удивлением. Молодчики, размахивая автоматами, гнали перед собой несчастных людей, как животных. Я пробился вперед. Из дома волокли старого дедушку с длинной, до груди, седой бородой. Его все время подгоняли пинками. Он еле переставлял ноги, опираясь на костыли. Впереди, испуганно оглядываясь, шла молодая девушка. Мальчик с девичьим лицом — ему, наверное, и пятнадцати не было — подталкивал старика прикладом.
«Быстрее, Моисей, быстрее», — кричал он, злорадно хохоча.
Кто-то из толпы, наблюдая эту сцену, засмеялся. Отовсюду слышались ироничные замечания, кто-то еще и поощрял конвоиров.
«Ну, ребята, заставьте их двигаться быстрее»
«Да разве так надо? Что вы, боитесь?»
«Оставьте их! Они тоже люди!» — сдерживая возмущение, воскликнуло несколько человек.
«Если не нравится, убирайтесь прочь. Пока не поздно!»
«Может, вы за них?»
Некоторые резко повернулись и поспешно пошли дальше.
Я стоял ошеломленный. Совесть подсказывала, что надо помочь, но не знал как. Ободренный одобрительными возгласами, парень начал еще решительнее пинать старика. Бедняга оглядывался по сторонам, как затравленный. Он не мог сказать ни слова.
Девушка подошла к старику, взяла его под руку, но один из конвоиров грубо оттолкнул ее. Хохот, ругань зазвучали еще сильнее, еще больше разошелся и парень. Гуще посыпались удары на несчастного старика. Тот пошатнулся и, потеряв равновесие, упал на землю. Костыли вылетели из рук. Напрягая все силы, он поднял голову и умоляюще посмотрел на своего мучителя. А молодчик, дико хохоча, ударил старика ногой в лицо.
«Дедушка» — отчаянно вскрикнула девушка и бросилась к потерявшему сознание старику. Из его уст тоненькой струйкой потекла кровь, окрашивая в красный цвет белую бороду. Нилаши набросились на немощного старика с внучкой и принялись бить их куда попало. Я рванулся, чтобы помочь несчастным, но кто-то сзади схватил меня…
— Хватит сказки рассказывать! — ударил по столу Каллош. — Может, вы еще скажете, что были участником движения сопротивления?
От воспоминаний на глазах Иштвана заискрились слезы. |