— Его вызвали на заседание дисциплинарной комиссии…

— Да, я и забыл об этом… Что с ним случилось? Он что-то говорил, но я, честно говоря, не прислушался.

Девушка стояла у стола, ее взгляд блуждал где-то далеко. Слабые лучи заходящего сентябрьского солнца пробились сквозь ветви деревьев, заглянули в лабораторию.

— Боюсь, сэр, что Иштвана исключат из университета, — сказала задумчиво девушка.

— Что вы говорите, дорогая? — Голубь повернулся и удивленно посмотрел на девушку. Капли мыльной воды стекали с его рук на пол. — Что вы сказали? Исключат?

— Да, сэр.

— Красная?

— Да, — ответила Эстер.

Голубь снова начал тщательно мылить руки.

— Нет, это невозможно, — сказал он после некоторых размышлений. — А в чем его, собственно, обвиняют?

— Его отец был членом партии нилаши, — пояснила девушка и упругими шагами подошла к профессору.

— В таком случае надо наказать отца, а не сына!

— Не в том беда, сэр, кем был отец Иштвана, а в том, что он не написал об этом в автобиографии. Теперь товарищ Каллош считает, что Иштван намеренно скрыл этот факт.

— А почему он не написал? — обратился к девушке Голубь.

— Потому что отец для него не существует. Так объяснил мне Иштван.

Глаза Голуба округлились от удивления. Он перестал вытирать руки.

— Не понимаю, дорогая. Как это «не существует»?

— Да. Иштван ненавидит своего отца.

— Ненавидит? Это невозможно! Ребенок не может ненавидеть своего отца.

— Однако это так, сэр. Не знаю, что произошло между ними, но Иштван и слушать не хочет об отце.

— Это ужасно! Скажите, дорогая, между ними были какие-то политические разногласия?

— Очевидно, потому что его отец был активным фашистом.

Оба замолчали. Голубь сбросил халат, сел в глубокое кресло у письменного стола, неторопливо закурил сигарету и, выпуская кружочки дыма, ушел в свои мысли. Он внимательно следил за девушкой, которая мыла руки и время от времени заглядывала в зеркало над умывальником.

— Скажите-ка, Эстер, — услышала девушка голос Голуба, — вы могли бы возненавидеть своего отца?

— Отца? — обернулась она к профессору. Полотенце застыло в ее руках. — Никогда не задумывалась над этим. Трудно ответить, я не знаю даже, что такое ненависть.

— Допустим, что ваш отец был бы фашистом… — настаивал Голубь.

— Я не могу представить своего отца фашистом, — засмеялась Эстер.

— Не уклоняйтесь от ответа. Это просто предположение. Отвечайте же, да или нет?

— Сэр, — все еще улыбаясь, ответила Эстер, — есть случаи, когда дети ненавидят своих родителей. Я уже слышала об этом. Значит, в принципе это возможно. А что касается моих отношений с отцом, то между нами никогда не было никаких недоразумений. Поэтому мне трудно дать вам конкретный ответ.

— Подождите, — перебил ее Голубь. — Я неправильно сформулировал вопрос. Знаю, в отдельных случаях родители заслуживают, чтобы дети ненавидели их. Это тогда, когда они негодяи, не заботятся о детях, бьют их, издеваются над ними. Это другое дело. Но ненавидеть кого-то только за то, что у него другие политические взгляды, по моему мнению, неправильно. Особенно, когда речь идет об отце и сыне, о таком отце, который любит своего сына и отдает ему все, что может…

— Мне кажется, сэр, что политические мотивы еще больше оправдывают ненависть, — ответила Эстер.