«Испанцы!

Избранный народом Федерации Конгресс послал меня в вашу страну, чтобы действовать против заморских тиранов.

Мирные деревенские жители, ничего не бойтесь. Моя армия столь же дисциплинированна, сколь и отважна, и я своей честью отвечаю за ее хорошее поведение.

Я довожу до вас меры, которые будут предприняты для поддержания общественного спокойствия. И я сдержу свое слово.

Любой солдат, который будет пойман при грабеже, будет осужден на месте с большой суровостью.

Каждый человек, который позволит себе самовольно взимать контрибуцию, будет передан в военный совет и осужден со всей строгостью закона.

Я хочу верить, что испанцы понимают свои действительные интересы и встретят нас дружески».

По мнению Корселя, надо было прямо высказаться про ответный поход и неминуемое наказание за сопротивление. А все остальное уже попутно. Все равно корпус брал все, что ему было нужно: лошадей, фураж, порох, обувь, провизию для армии. А где ему еще было все это получать?.. На придорожных кустах лошади не росли, и манна небесная с неба не сыпалась.

— Даже ваши суждения могут оказаться вполне вероятными, — глубокомысленно подтвердил граф де Моруа, пребывающий в их обществе в качестве сомнительного английского представителя.

Терпеть его оказалось достаточно сложно, и до сих пор не пристукнули не из миролюбия. Исключительно по прямому приказу Эймса холить и лелеять дипломатического работника, поскольку от его рекомендаций зависели поставки оружия. Лондон приставил по наблюдателю ко всем трем группам Континентальной армии, наступающим на юге. И похоже, приказ терпеть исходил не от генерала Эймса, а из Конгресса.

А сохранять спокойствие при иных высказываниях было достаточно сложно. Все же оба командира были не шевалье. Генерал Луазон происходил из бывших сервентов, выдвинувшихся на прошлой войне с индейцами, и подтвердил репутацию хорошего офицера уже на этой, получив звание. Корсель тоже не из аристократов, а сын шорника, и с удовольствием отдал бы беглого франка на съедение своим неграм с Гаити.

Прямых доказательств каннибализма он не имел, но подозрения были. Проскользнула как-то в разговоре с сержантами неприятная шуточка про непобедимую армию, не нуждающуюся в снабжении. Она накинется на врага не только с целью победить, но еще и пообедать самостоятельно пришедшим мясом.

Может быть, это такой юмор для запугивания белых начальников, но уж больно серьезны были его подчиненные. Уточнять не хотелось. Гонять после этого стал даже пуще прежнего. Неприятно, но было бы чего бояться. Ему приходилось видеть пленных после пыточного столба у индейцев. Такой судьбы никому не пожелаешь. Иногда лучше сразу насмерть, а что станут делать с твоим телом после смерти, в котел или могилу, — уже не так важно. Душа ушла к Господу.

— Все мало-мальски приличные мосты в округе сломаны и сожжены, — сообщил неизвестно кому и так известное командир кавалерии полковник Огюстен де Бюиссон.

Вот этот точно был с голубой кровью, но даже его подколки англичанина достали всерьез. Все же родился и вырос в колонии, а такие в глазах графа не котировались.

— Переправиться можно, — лениво сообщил майор из племени чокто с фамилией Савари.

Его единственного из офицеров граф де Моруа задевать не пытался. Не из боязни. Он ничего не страшился и во время сражения у Эшли разгуливал под ядрами не склоняясь, будучи посторонним. Без малейшего смысла, но гордо. Просто он не понимал, куда отнести индейца в мундире. В Европе, разделяемое образованной публикой, почему-то бытовало мнение о врожденном благородстве дикарей. Не то чтобы равные, однако не хуже людей чести. Очень смущали приезжего поведение и привычки реальных индейцев. Так и не разобрался толком, где заканчивается налет цивилизации и начинается снятие скальпов.