— Я тебе чего сказал? Не лезь к здешним девкам.

— Ядреная же мадама Марта, — ничуть не смущаясь, заявил сержант, дыша луком на офицера. — Застоялась.

— У нее муж есть!

— Кто того мужа видел-то, — удивился Марбо, — вечно в разъездах. Не удивлюсь, ежели из мятежников. Так что я, можно сказать, совершаю святую месть.

— Вот вернется супруг — насадит на вилы.

— Гы-гы, — засмеялся невесть с чего довольный сержант. Видимо, принял за шутку. — Чтобы меня какой гражданский оприходовал? Я таких пейзан много где лично резал. Сидел бы мужик дома, — сказал совсем иным тоном, — какие вопросы. А нет — извини. Я же не насильничаю. Так, притиснул в уголке.

— Не хочешь нормально, — вздохнул майор. — Ну что ж. Надеюсь, не забыл приказа, строго запрещающего офицерам и солдатам, а также всем прочим лицам испражняться у стен казарм и жилищ. Выбрасывать нечистоты из окон, — он показал на желтый снег у сарая. — Чтобы было убрано немедленно! И пройдешь по всем домам, где наши на постое, — проверишь. Если завтра после побудки обнаружу — не обижайся!

— Слушаюсь, мой майор! — вскричал по-уставному Марбо, пуча глаза и вытягиваясь. Своего командира он тоже неплохо изучил и представлял, когда можно говорить свободно, а когда стоит изобразить старого служаку. Что-то не так с Жюинье, и это плохо. Кажется, он тоже получил не слишком приятное распоряжение.

Майор дошел до крыльца, остановился и затянулся старой верной трубкой. Вкус табака был приятен. Здешние сорта отличались большим разнообразием и особенно хороши были с Юга. Альбион и Новая Галлия поставляли свою продукцию в Европу. В прежние времена он себе не мог такого позволить. Другое дело, вряд ли теперь увидит те земли. С наступлением холодов Эймс перебрался на другой берег реки Делавэр, а генерал Дюфур разместил подразделения сильными гарнизонами напротив.

В тот момент казалось, что осталось всего чуть-чуть до полной победы. Местные жители охотно снабжали экспедиционный корпус продовольствием, некоторые вступали в части на службу. А измученные отступлением под проливными дождями, превратившими дороги в грязное месиво, американцы должны были разбежаться. Попытки Эймса добыть теплые вещи и хоть раз досыта накормить изголодавшихся солдат не удались — фермеры отказывались принимать денежные знаки Континентального Конгресса. Юнайты нынче были за мусор.

Позже выяснилось, что не все так просто. Французы контролировали город, но не реку Делавэр, обеспечивающую доступ к морю. Эймс принялся энергично возводить форты и завозил туда пушки, иногда снимая с кораблей. Американские укрепления, расположенные на берегах, блокировали перевозки и не давали подвозить свободно припасы и подкрепления. В окрестностях гарнизонов действовали мятежники и отряды легкой кавалерии, уничтожая фуражиров. Приходилось везти обозы чуть не от Нового Амстердама по суше, с мощным прикрытием. До трети всего корпуса было постоянно занято на коммуникациях и в охране фургонов.

Эймс отправил несколько отрядов для разрушения мостов и нападений, попутно дирижируя местными милициями. Разумеется, французы продолжали двигаться вперед, несмотря на вечные нападения из засад, раздражающие до безобразия. Гражданское население никогда не было свободно от притеснений, даже в лучшие дни жизнь военных не слишком благоустроена и солдаты нередко брали или пытались взять чужое имущество. А теперь они частенько срывались на местных жителях, и те уже не смотрели на происходящее как на нечто, их не касающееся. Репрессии вызывали ответные действия, и чем жестче вели себя республиканцы, тем больше ширилось сопротивление. Избавиться от него было достаточно просто: требовалось всего-навсего уничтожить все местное население полностью.