— Извини, Франсуа, потом договорим.

Даже не посмотрел на его реакцию. Выпить мы всегда успеем. А обсуждать всерьез дислокацию врага и будущие действия не к спеху.

— Позвольте предложить вам руку, — предложил ей.

Кажется, она несколько растерялась от такого радушия, но повела себя правильно. Легкая улыбка, дрожание ресниц и прочие чисто женские штучки вроде случайного касания. Не такая уж наивная, как показалось сначала. Никакой юной деве не сравниться с этой мелькнувшей и тут же спрятавшейся житейской мудростью. Видимо, жизнь у нее была не очень сладкой.

— Итак, — сказал я, проводив ее в свою комнату и подвинув кресло. — Вот мы и наедине. Не стесняйтесь, выкладывайте.

— Мой муж, Роже Дебре, капитан местного республиканского ополчения…

Мне стало скучно. Очередное подтверждение: капитан Фуа свое дело знает и не зря не подпускал просительницу. Принципиально не вмешивался в решения местных комитетов, будучи в курсе, как иногда сводят счеты местные жители. Разбираться в каждом конкретном случае нет желания и времени. Сжигать дома и самосуды запретил, а остальное согласно процедуре и официальным правилам. На то и утверждал в Конгрессе. Перегибать с наказаниями было категорически нельзя. В центральных районах, где побывал экспедиционный корпус, не меньше двадцати процентов населения поддерживали республиканцев. На самом деле гораздо больше. Просто не все были готовы публично высказываться в пользу интервентов.

Идеи равенства и братства получили достаточно широкое распространение в недовольных положением парии в Соединенных Королевствах и колониях. Поэтому лишать гражданских и имущественных прав было еще и опасно. Могло привести к гражданской войне. Преступлением считалась служба в отрядах, подчиняющихся франкам, агитация и разжигание беспорядков. Все остальное вроде как не преследовалось, хотя эксцессы на местах неоднократно происходили.

— Он попал в плен и приговорен к каторжным работам.

— Увы, мадам, — произнес я, — даже я не могу отменить закон. Не в моей власти делать кому-то послабления. Возможно, я не утверждаю, после победы для некоторой части осужденных будет амнистия, снижение сроков, высылка на запад на границу. Или в Европу без права возвращения. Сегодня — увы.

— Вы не дослушали, — с упреком сказала женщина. — У меня хотят конфисковать землю и дом… — Я невольно покачал головой. — …А они не принадлежат ему. Это мое приданое! И лично мною, — подчеркивая каждое слово, провозглашала она, — неоднократно оказывались услуги противникам франков.

Любопытно какие. Дала хлеба беженцам после высадки или сообщила соседу, чтобы уносил ноги, а то супруг вознамерился отправить в тюрьму? Все равно разбираться не собираюсь. Но коллизия занятная. Скорее всего, не в первый раз, лишь до меня не доходило. А ведь прецедент и хороший шанс для юристов устроить процесс. Не стоит до судов доводить. Иногда справедливость выше законности.

— Что для вас важнее, мадам? — спрашиваю после паузы. — Роже Дебре или имущество?

— Родители не спрашивали меня, выдавая замуж, — ответила Мадлен, не колеблясь. — Нельзя сказать, что плохо жили. Не буду лгать, Роже хороший человек. Но он выбрал свой путь, а у меня сын. И я обязана думать о нем в первую очередь. А земля — единственное, что имеет ценность в этом мире и вечно.