— Я ж в вотчинах своих годами не бывал, Петр Алексеевич. Там все наперекосяк шло без хозяина.

— А приказчики на что? А старосты? Може, денежного содержания мало? Так в государстве у вас со светлейшим самое высокое — по семь тыщ в год. Мне и половины того нет.

— Да нет, за содержание я не говорю, — вздохнул фельдмаршал. — Обижаться грех. Хотел я хоть к концу в тиши пожить, в монастыре.

— В монастыре? — удивился царь. — Да вы оттуда через неделю сбежите, граф. Заслышите боевую трубу и сбежите. В общем, так: чтоб ныне же были у светлейшего. Все.

Появление фельдмаршала в самом большом дворце Петербурга у Меншикова не прошло незамеченным. Увидев его, Петр приказал оркестру играть марш и пошел навстречу Шереметеву, разводя широко руки для объятия, словно увидел его сегодня впервые.

— Борис Петрович, дорогой, мы все рады вас видеть здесь.

Царь взял его под руку, подвел к жене:

— Вот, Катенька, твой прутский поклонник.

— Борис Петрович, — протянула ему, улыбаясь, мягкую руку царица, — здравствуйте. Ваш Лебедь оказался прекрасным конем, он все понимает. Спасибо вам еще раз за него.

— Государыня Катерина Алексеевна, я счастлив, что угодил хоть этим вам, — молвил Шереметев и поцеловал руку царицы.

В зале, освещаемом сотней, не менее, свечей, было людно и говорливо. Шуршали дамские платья, звенели офицерские шпоры. Ассамблея — новшество государя — была в полном разгаре.

Оркестр, размещавшийся на балконе над залом, заиграл танец, и первыми вышли на круг царь с царицей. Петр при сем громко крикнул:

— Танцевать всем!

И круг стал быстро пополняться парами. Никто не смел ослушаться государя, выползали на круг даже те, кто не только танцевать, но и шагнуть толком не мог. Шарашились, наступая друг другу на ноги, но «танцевали».

Шереметев остался стоять у окна в одиночестве. Проносясь мимо, Петр крикнул:

— Почему стоим, Борис Петрович?

Шереметев виновато улыбнулся, пожал плечами, пробормотал под нос: не умею, мол, да и не с кем.

Однако царь не оставил его в покое. Через несколько минут явился перед ним, ведя за руку молодую, улыбающуюся женщину в зеленом шелковом платье.

— Вот рекомендую, граф, моя тетушка, Анна Петровна, — представил ее Петр. — Танцуй.

— Но я не умею, — смутился Борис Петрович.

— На ассамблее чтоб я этого более не слышал. Научат. Аннушка, бери его, натаривай .

Петр отправился к оставленной где-то жене, обернулся и, увидев, что фельдмаршал так еще и не двинулся с места, понукнул:

— Ну!

— Борис Петрович, — сказала Анна Петровна, беря его за руку, — не будем огорчать государя.

— Да, да, да, — пробормотал Шереметев, пытаясь как-то ухватить наведенную ему даму.

— Не так, Борис Петрович, — ласково улыбаясь, сказала Аннушка. — Вы же кавалер, вы должны вести. Вот так. Охватите меня за талию. Вот. Теперь пошли… Правую ногу вперед.

Ноги бедного графа словно одеревенели, двигались плохо, то и дело наступали даме на туфли.

— Ох, простите… Ох, виноват, — бормотал кавалер, обливаясь потом.

Но Анна Петровна не обижалась, ее отчего-то это веселило. Она смеялась, открывая маленький пухленький ротик, обнажая ровный, сияющий жемчугом ряд зубов.

Музыканты закончили играть. Борис Петрович облегченно вздохнул: «Фу-ух!»

Это «фух» так развеселило его даму, что она опять рассмеялась и, взяв его под руку, сказала:

— Идемте к государю, он вас поручил мне, я перед ним за вас в ответе.