— Ну инда ладно, — махнул добродушно рукой граф. — Веди, куда тебе велено.
— За мной, — скомандовал ротмистр и поскакал впереди саней. За ним клином, имея в центре повозку фельдмаршала, поскакал почетный эскорт, оттеснив драгун охраны на задний план.
Такое начало понравилось фельдмаршалу. «Ценит государь меня, ценит, — думал он с удовлетворением и гадал: — А чей же этот хлопчик-то Степа, какого из Апраксиных? Ребенок еще, лет четырнадцать, не более, голосок-то еще детский. Ан ничего, держится молодцом. Я-то ведь тоже начинал при дворе с тринадцати лет. Ничего, выслужился. И этот, даст Бог, в генералы выйдет, чай, из родни царской».
Эскорт привел сани фельдмаршала ко дворцу, к выстроенным шпалерами гвардейцам . Только ступил фельдмаршал из саней на землю, как грянула торжественная музыка. А ему навстречу с обнаженной шпагой навскидку перед носом, печатая шаг, приближался князь Голицын. И едва он остановился, музыка смолкла, и князь громко рапортовал:
— Господин фельдмаршал, ваше высокопревосходительство, гвардия его величества к вашей встрече построена. Командир Семеновского полка князь Голицын.
Что и говорить, тронут был старик этой встречей, до глубины души тронут. Хотел даже расцеловать князя, сказать ему ласковое: «Спасибо, Миша». Но, как человек военный, не стал ломать ритуал. Пусть идет, как придумал Он. Борис Петрович точно знал, кто устроил сей красивый спектакль. Ясно, государь. У него на это всегда хватало и времени, и выдумки.
Граф шел к крыльцу дворца в сопровождении Голицына между выстроенными полками под громогласное «ура-а-а!» гвардейцев. За спинами полков грохотали пушки, вздымая ввысь столь знакомый кисловатый дым пороха.
Когда он появился перед царем, по щекам его катились слезы, он отирал их рукавом, забыв, что в пальцах держит платок.
— Что с вами, Борис Петрович? — спросил царь.
— Спасибо, ваше величество, — бормотал растроганно граф. — Спасибо.
— За что?
— За честь, ваше величество, за высокую честь.
— Вы, дважды кавалер, заслужили ее, Борис Петрович. Держава в вечном долгу перед вами. Садитесь вот сюда.
Дождавшись, когда фельдмаршал успокоится, оботрет слезы, высморкается в платок, Петр сказал:
— А наш любезный Карлус-то объявился, Борис Петрович.
— Как? Где? — сразу посерьезнел фельдмаршал. И на лице от только что блестевших слез и следа не осталось, словно испарились они от такой новости.
— Ныне уже засел в Штральзунде.
— Но как он перебрался туда из Стамбула? Кто сопровождал его?
— А никто. Позор и стыд были его проводниками.
— Неужто султан не дал ему охраны?
— Ни одного человека, так он им осточертел. Скакал через Европу с одним слугой, под чужой фамилией.
— Да. Ему не позавидуешь.
— Погубил армию, а к миру никак не хочет наклоняться.
— Упрямство — пагубная вещь для монарха, — сказал Борис Петрович.
— Что верно, то верно, — согласился Петр. — Так вот, Борис Петрович, вы его начинали долбать, вам надо его и прикончить.
— Как прикажете, ваше величество, — вздохнул фельдмаршал.
— Дом где у вас? Ну, семья?
— В Москве, государь.
— А здесь есть дом?
— Есть, на той стороне.
— Перевозите семью. Устраивайтесь. А как только по весне явится первая трава коням на корм, сформируем новые дивизии, поведете полки через Польшу.
— Слушаюсь, ваше величество, — поднялся из кресла фельдмаршал вслед за царем, вставшим из-за стола. |