Полицейские едва успели церемонно поклониться, как Пьер Лоран вскочил со своего места и мелодраматическим жестом скрестил руки на груди.

– Я признаюсь! – воскликнул он. – Я признаюсь во всем!

Полковник Сегура поглядел на него.

– Вы?

– Да, я! Во всем! Мне не следовало прилетать на эту варварскую планету. Полиция – всюду, куда ни сунься. Никакой свободы для творчества. Но теперь поздно сожалеть. Увиливать же мне не позволяет гордость! Гордость и честь! Я шеф‑повар ресторана «Нуво Кордон Бле». И я готов умереть!

Он замолчал и остался стоять с горделивым видом.

Марта заплакала.

Хелен даже не обернулась на отца. Она продолжала разглядывать лейтенанта, расположившись от него всего в трех футах.

Лицо доктора ничего не выражало.

Инспектор, подняв брови, поглядел на помощника, который ответил ему пожатием плеч – движением, издревле так хорошо знакомым каждому испанцу.

Инспектор перевел взгляд на добровольно признавшегося шеф‑повара.

– В чем же ваша вина? – спросил он осторожно.

– Я оскорбил эту невежественную, быть может, голодающую планету! Ее продукты, ее повара, отсутствие самых простых вещей, таких как треска, угри, огурцы! Ее…

Инспектор поднял руку, останавливая это словесное извержение.

– Будьте так добры, сеньор Лоран, присядьте. Дело гораздо серьезнее, чем вы думаете. Губы сеньора Лорана побелели. Марта торопливо вмешалась:

– Ну садись же, Пьер. Никто не затронул твоей чести. Надо же уважить сержанта Как‑его‑там. Никто не собирается тебя арестовывать. Садись.

Инспектор искоса поглядел на лейтенанта, но лицо Рауля Добарганеса было каменным.

Когда Лорана наконец усадили в кресло, полковник, которого начали уже одолевать сомнения, заговорил:

– Дорогие гости Фаланги…

– Ты красивый, – сообщила Хелен. Слова относились не к полковнику, даже матушка которого не подходила под это определение, а к лейтенанту Добаргацесу.

Рауль Добарганес почувствовал, что краснеет.

– И краснеешь ты тоже красиво, – удовлетворенно заметила Хелен.

Марта произнесла укоризненно:

– Хелен, замолчи сейчас же. Господа хотят поговорить с нами.

Она мило улыбнулась инспектору.

– Мы вас слушаем, сержант.

Инспектор Сегура открыл рот, потом плотно сжал челюсти. Помолчал – и обратился к Пьеру Лорану.

– Вы ошибаетесь, сеньор, – на Фаланге царит дух свободы. Наша социально‑экономическая система – самая стабильная из всех когда‑либо существовавших. Все счастливы. Все на своем месте. Те, кому предназначено править, правят. Те, кому предназначено служить, служат. Любой житель Фаланги удовлетворен своим жребием. О скольких еще мирах из состава Объединенных Планет можно сказать то же самое?

– Ой, как это замечательно! – согласно закивала Марта.

– Тогда почему у вас тут столько полицейских? – вмешалась в разговор Хелен.

Несколько секунд полковник с лейтенантом глядели на нее в натянутом молчании.

– Кстати, – пробормотал доктор Хорстен, – в самом деле. Так сказать, устами младенца… Мне кажется, я нашел на Земле историческую параллель вашему миру.

Лицо его приобрело задумчивое выражение.

– Дело происходило довольно давно. Передовые нации громко хвастали тем, какая у них свобода, как они любят мир и насколько презирают войну. Однако у тех, кто громче всех кричал о свободе и мире, были почему‑то самые крупные полицейские силы, тайная полиция, контрразведка, грандиозные по численности армия и флот.