– Да, спасибо, – ответила Оливия.

– Тогда до свидания.

– До свидания, Маркус.

Казалось, лишь на короткое мгновение они потянулись друг к другу, а возможно, это было лишь в ее воображении. Затем рука, державшая ее руку, поднялась, чтобы помочь Оливии сесть в экипаж. Вслед за ней вошел Кларенс и, заняв место напротив, принялся, как и Эмма, разглядывать английский парк в противоположное окно.

– До свидания, – повторил граф и отступил, чтобы лакей мог плотно закрыть дверцу. Кучер уже был на месте, и экипаж немедленно тронулся. Еще раз взглянув на мужа через окно, Оливия почувствовала, как ее снова охватывает паника, и крепко зажала руки в коленях, чтобы не позволить себе распахнуть дверцу и выскочить из кареты.

«Прощай, Марк», – мысленно произнесла она и, откинувшись на подушку, закрыла глаза и постаралась проглотить комок в горле.

– Оливия, – окликнула ее Эмма, – что за глупости? Что ты делаешь здесь со мной и Кларенсом? Вроде бы здравомыслящая женщина, но в супружеской жизни всегда вела себя глупейшим образом!

– Не сейчас, Эмма, – остановил ее Кларенс, – ты выбрала ужасно неподходящее время. Не поменяешься ли со мной местами?

Через мгновение рука Оливии была в крепких, надежных руках ее друга.

– Надеюсь, это не твой любимый сюртук, Кларенс, – слишком спокойным голосом произнесла она, – сейчас он будет мокрым.

– Когда ты закончишь, я выжму его, и он снова будет как новый.

Она нервно рассмеялась, а потом, повернув голову, уткнулась в его рукав и плакала, плакала…

– О, дорогая, – сочувственно вздохнула Эмма. – Кларенс, неужели мы ничего не можем сделать? Если повернуть назад, это поможет? Когда речь идет о сердечных делах, я всегда чувствую себя беспомощной.

– Можно поговорить о погоде. Я уверен, Эмма, это поможет, а затем эта тема неизбежно приведет к другим.

* * *

Герцог и герцогиня Веймаут уехали ранним утром следующего дня, а час спустя лорд Клифтон уже был на пути в Лондон. Он был уверен, что не смог бы остаться в Клифтон-Корте, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Накануне, после отъезда Оливии, он пошел в потайной сад и, наверное, больше часа провел на камне, на котором ей так нравилось сидеть. Но несмотря на то что светило солнце, пели птицы и цвели цветы, он не мог обрести мира и спокойствия. Оливия уехала, и ее уход из сада – из его жизни – был почти осязаемым, и граф с ужасом вспомнил, что за существование он вел на протяжении года с лишним после того, как они расстались. Теперь Оливия уехала, уехала безвозвратно. Ночью, не в силах спать, он побрел в ее спальню, сел на ее сторону кровати, положил руку на ее подушку и подсчитывал месяцы до Рождества. Почти пять – целая вечность. «Вернутся ли к тому времени София и Фрэнсис, или они продлят свое путешествие по континенту? – размышлял граф. – И приедет ли Оливия, даже если молодые будут дома? А быть может, пришлет какое-нибудь извинение за невозможность приехать – зимняя погода, плохие дороги? Увижу ли я ее вообще когда-нибудь?» Чуть не лишившись рассудка, он лег на ее кровать, положил голову на ее подушку и в конце концов уснул.

Остаток лета, осень и зиму граф решил провести в Лондоне, а если сохранится теплая погода, на пару недель съездить в Брайтон. Ему было все равно, куда ехать, лишь бы не возвращаться в Клифтон. В Лондоне предстояло сделать визит, которого, по правде говоря, очень хотелось бы избежать. Но речь шла не о случайном знакомстве, это знакомство длилось шесть лет, и Мэри была его другом. Между ними не было ничего, кроме дружбы, но он должен был положить конец каким 6bi то ни было отношениям, связывавшим их. Мэри была ему таким близким другом, что разрыв с ней можно было расценивать как измену.