— Только быстрее, у меня всего полторы-две минуты, — небрежно отмахнулся юноша, голос у него был тихий и скрипучий.

— А потом?

— Позу сменить надо. Спрашивайте, ну.

— Я про манекенов опять же, — снова заторопился Евгений, — хотел узнать, зачем вам это нужно? Для чего все это? Юноша пожал плечами, вытянул ноги под столом:

— Не знаю, как другим, а меня это успокаивает. Как в нирвану погружаюсь, или как если бы мантры читал, наверное. Вот целый день бегаю по городу, нервничаю, а потом вечерком прихожу и расслабляюсь.

— Работаете где-то манекеном?

— По выходным в одном ресторанчике. Стою на улице с меню, — улыбнулся юноша, — доход неплохой.

— Но ведь не любят нас…

— А кого любят? Уборщиков любят, что ли? Или кондукторов в трамвае сильно любят? А если выше брать, то вы на политиков посмотрите, кто их любит-то среди людей, среди нас, смертных? — юноша заулыбался еще шире, — милицию никто не любит. Торгашей на рынке разве обожают? Или, может быть, любят таксистов? Вот вы любите таксистов?

— Не о том я, — запротестовал Евгений, — манекенов же презирают. Как проституток, например.

— А чем мы лучше? — пожал плечами юноша, — продаем свое тело за деньги.

— А как же искусство? А как же душа, величие застывшей позы, зеркало внутреннего мира? — вспыхнул Евгений и едва не ударил по столу кулаком.

— Чушь какая-то, — буркнул юноша, — не знаю я никакого искусства. Деньги платят и ладно. А про проституток ты загнул, конечно. Манекенов никто не любит, потому что людям кажется, будто мы бездельники. Стоим себе целый день, глазами моргаем и не двигаемся. Евгений покачал головой:

— Неправда это…

А юноша посмотрел на наручные часы, наморщил лоб, стряхнул челку на глаза и, кратко извинившись, замер в изящной позе. Евгений же растерянно заозирался по сторонам. Очень ему хотелось продолжить разговор с кем-нибудь еще, подтвердить свои мысли и опровергнуть слова этого юноши. Он пересел за соседний столик и возбужденно потрепал за локоть застывшего бородача лет сорока, с сединой на висках. Бородач заморгал, выходя из застывшего транса, и Евгений сразу же выпалил:

— Вы зачем манекеном? Вам нужно это? Для чего?

— Нравится мне, — буркнул бородач недовольно и снова застыл, вперив взор невидящих глаз в темноту.

Евгений в охватившем его вдруг неистовстве, вскочил и кинулся к другому столику, растолкал бесцеремонно двух бледных людей, вцепился им в локти, задавая один и тот же вопрос:

— Вы зачем манекенами? Зачем?!

— Платят хорошо, — ответили ему.

— Но ведь нас презирают?

— Ну и что?

— Но ведь искусство манекена — нести чистоту души людям, показать им, насколько они могут быть открытыми и правильными!

— Возможно. Но ведь и платят неплохо!

— Но ведь не за деньги же нужно это делать?

— Почему?..

И Евгений бежал к следующему столику и снова спрашивал и ему отвечали совсем не то, что он хотел услышать, не те мысли, о которых думал он сам, не ту философию, о которой говорил Арсений. И он вскакивал, в горячке не замечая уже, как роняет неловко стул, как выскальзывает из рук бокал с темным вином, и хватал за руку, за подбородок, за плечо, едва ли не за шею — и уже кричал в лицо какому-то подростку, что тот предатель души, что тот губит искусство своим диким желанием побольше заработать, и что именно из-за таких предателей работу манекенов никто не уважает, а искусство их втаптывают в грязь непонимания и невежества.