|
.. Ласкайте!... Да целуйте же меня, проклятье небу!... Ах, как я люблю быть шлюхой, вот так истекая семенем!.. Кончено, я больше не могу... Вы оба привели меня в экстаз... Мне кажется, я за всю свою жизнь не испытала такого наслаждения. Е. — Как я счастлива, что сумела это сделать! Однако, милый друг, у тебя вырвалось еще одно словечко, которого я не знаю. Что означает это выражение шлюха? Извини, но ты ведь знаешь, что я пришла сюда учиться. С.— А. — Дорогая моя, так называют тех жертв развращенности мужчин, что всегда готовы поддаться своему темпераменту или корысти; они счастливые и почтенные создания, их осуждает общественное мнение, но венчает сладострастье, они нужнее обшеству, чем ханжи, и имеют мужество ради служения ему пожертвовать тем уважением, которого это общество осмелилось несправедливо их лишить. Да зравствует те, кого звание это возвышает в их глазах! Вот истинно любезные, единственно подлинно философски мыслящие женщины! Что до меня, моя дорогая, я с двенадцати лет делаю все, чтоб удостоиться этого звания, и уверяю тебя, не только не скучаю, а наслаждаюсь на этом поприще. Больше того: я люблю, когда во время близости, меня называют так; это оскорбление кружит мне голову. Е. — О, я понимаю тебя, дорогая, я тоже не обижусь, если меня назовут так, хоть пока и не заслуживаю этого звания; однако, не противоречит ли такое поведение добродетели, и не оскорбляем ли мы ее, поступая таким образом? Д. — Ах! Забудь о добродетелях, Евгения! Есть ли хоть одна жертва, какую можно принести этим ложным божествам, что стоила бы и минуты тех наслаждений, какими мы оскорбляем их? Знай, добродетель — лишь химера, и культ ее состоит в вечных лишениях, в бесчисленных преступлений против вдохновений темперамента. Могут ли такие движения души быть естественными? Разве природа может внушить что-либо ее оскробляющее? Не поддавайся тем женщинам, коих называют добродетельными, Евгения. Если хочешь, они служат вовсе не тем страстям, что мы, а другим, часто много более презренным... Честолюбие, гордыня, чрезмерная корысть, а часто — еще и одна лишь холодность темперамента, ничего им не говорящего. Обязаны ль мы чем-нибудь подобным существам, спрашиваю я? Не следуют ли они единственно внушениям себялюбия? Разве лучше, мудрее, правильнее жертвовать эгоизму, чем страстям? Я считаю, что одно другого стоит, и тот, кто слушается голоса последних, без сомнения, гораздо умнее, поскольку они — голос природы, нежели первый — голос глупости и предрассудков. Одна капля семени из этого члена, Евгения, мне дороже, чем самые высшие деянияпрезираемой мною добродетели. Е. (Во время этих рассуждений женщины немного успокаиваются, и вновь одевшись в сорочки, полулежат на канапе, а Далмансе сидит рядом в большом кресле. ) — Но есть ведь много различных видов добродетелей, что же вы думаете, например, о благочестии? Д. — Что эта добродетель для того, кто не верит в религию? А кто может верить в религию? Ну же, Евгения, рассудим по порядку: то, что вы назывете религией, — не соглашение ли, связывающее человека с его Создателем, обязывающее свидетельствовать посредством культа свою признательность за существование, полученное от этого верховного творца? Е. — Вы выразились как нельзя лучше. Д. — Ну так вот! Если доказано, что человек обязан своим существованием лишь неотвратимым законом природы; если подтверждено, что он также древен на этой планете, как и сама планета, и, как дуб, лев, минералы, скрытые внутри планеты, — лишь организм, необходимый в существовании этой планеты, и не обязан собственным существованием никому; Если это доказано, что этот Бог, которого глупцы рассматривают как единственного творца и создателя всего, что мы видим, — лишь nec plus ultra [nec plus ultra (лат. |
