Я с ненавистью смотрю в монитор. Ну зачем я запустил эту программу? Мне ведь отлично известно, кто такой Адам и сколько детей у Девятой. Это просто самообман. Совсем не отсутствие знаний держит меня в этом ненавистном помещении. Во всем виновата смерть, цепко сидящая в моем сознании и не желающая оттуда убираться.

Вымещая злость на ни в чем не повинном компьютере, бью по выключателю. Бедная машина умирает, не успев задать свои обычные вопросы. Я осознаю, что только что мысленно произнес слово «умирает», и в ярости стучу кулаком по столу. Подпрыгивает монитор, дребезжит стакан. Пытаюсь успокоить себя. Так нельзя. Так нельзя… Глубокий вдох. Выдох. Все, пора спать. Утро вечера мудренее. Впрочем, какое уж тут утро.

Мы стараемся пройти этот идиотский экзамен – и не можем. Неотвратимая смерть, о которой мы всегда подсознательно помним, мелькает в наших ответах на иезуитские вопросы профессора. Она проскальзывает в обмолвках, о которых мы даже не подозреваем, показывает свое мерзкое лицо в невинных фразах и комментариях.

Мы стараемся быть предельно лаконичными, мы демонстрируем чудеса предусмотрительности, но вновь и вновь наши губы нарушают запрет. Мрачные и унылые, сидим мы в своих комнатах, выходя лишь для того, чтобы в очередной раз провалить экзамен.

Моя единственная радость – Восьмая. Так я теперь даже мысленно стараюсь называть Мари, после того как произнес ее настоящее имя, отвечая на вопрос профессора. Мы просто друзья. Памятный разговор в кафетерии сделал наше общение ровным и спокойным. Я не пытаюсь говорить о своих чувствах. Восьмая молчит о своих, какими бы они ни были. Но даже короткий разговор с ней, ее улыбка, голос – эти незначительные вещи заставляют меня забыть о гнетущей обстановке. И мне кажется, что Мари тоже становится веселее, поговорив со мной. Но может быть, это только мое воображение.

– Приступим? – спрашивает он.

– Ну, раз вы настаиваете, – отвечаю я.

Мы оба невесело усмехаемся. Все-таки он неплохой человек, этот профессор. Только как можно быть таким въедливым?

– Сколько вам лет?

– Что такое «лет»?

– Где вы хотите быть похоронены?

– Что такое «похоронены»?

Ну и вопросы. Совсем уже не уважает меня Катру. Но через несколько минут разминка заканчивается.

– Почему у вас на руке пять пальцев?

– Таким сотворил первого человека Господь.

К чему он ведет? Надо быть начеку.

– А что еще сотворил Господь?

– Весь мир.

– Кто живет в мире?

– Люди.

– Все сотворенные по подобию первого человека?

– Нет, по подобию Господа.

– Каким он сотворил первого человека?

Ага, понятно. Слово «бессмертным» вы от меня не услышите.

– Двуруким и двуногим.

– А какой срок назначил он для человеческой жизни? Фу как грубо.

– Не понимаю вопрос. Что значит «срок для жизни»?

– Объясняю. Сколько времени человек живет на свете?

Вот оно. То, к чему он вел. Сейчас я промахнусь. Скажу слишком много или слишком мало. Но обдумывать вопросы запрещено, это – тоже провал. Ладно, бьем наугад.

– Пока существует мир.

Нет, так говорить нельзя. Хоть и смутный, но все же намек на конечность жизни. Провал! Однако я слышу следующий вопрос. Значит, в этот раз пронесло.

Экзамен идет как обычно. Вопрос – ответ, вопрос – ответ, вопрос – вопрос. Я напряженно ожидаю ловушки. Внезапного удара, который сметет мою тонкую линию обороны. Но его все нет и нет.

Вот одна попытка. Отбиваем. Вот еще одна.