Все уже знали, что неразговорчивый господин приходит ради нее.
— Добро пожаловать, — Кирико уселась рядом, почти касаясь его плечом. — Можно, я тоже что-нибудь закажу себе?
Оцука кивнул, и Кирико попросила налить бренди.
Получив бокал, девушка передала его адвокату.
— Сэнсэй, согрейте, пожалуйста.
Оцука обхватил бокал обеими ладонями. Желтоватая жидкость на дне чуть заколыхалась. Он почувствовал ее аромат.
Минуты две Оцука держал бокал в своих ладонях. Со стороны это выглядело просто: девушка попросила любимого мужчину согреть ладонями бренди.
— Руки у сэнсэя теплые, — сказала Кирико.
И в самом деле, напиток, согретый ладонями, доставил ей удовольствие.
— Как согрелось вино! — сказала она, отпив глоток. — Впрочем, руки горячие — сердце холодное, — со значением добавила она банальную фразу.
— Это не так. Ради любимой женщины я готов на все. Стало быть, сердце у меня не холодное.
Их приглушенный разговор долетал и до бармена, но он принимал его не более чем за обычную пьяную болтовню.
— Вот как! Раз вы так говорите, вам придется поплатиться за это. И не только самому. Ведь так? — Кирико, вполне войдя в роль девушки из бара, кокетливо заглядывала адвокату в лицо.
— Что поделаешь. Жить мне уже немного осталось. Два раза в этот мир не приходят. Надо ценить отпущенное нам время.
— Восхитительно! Просто завидую вам. А ведь есть люди, которые безвременно ушли, не сумев как следует пожить даже самой заурядной жизнью.
Она имела в виду брата. Адвокат понял это.
Пока они сидели в баре, вид у обоих был веселый и непринужденный, обращение заботливое и сердечное. Окружающие заподозрили, что Кирико и адвоката связывают близкие отношения.
Когда подошло время закрытия, Оцука заплатил по счету и собрался уходить. Кирико помогла ему надеть пальто.
— Риэ-тян, ты можешь быть свободна. Хочешь проводить гостя? — понимающе спросила хозяйка.
— Да, я провожу, — с готовностью откликнулась Кирико.
Адвокат шел рядом с Кирико по темной улице. С того мгновения, как, распахнув узкую дверь, они вышли, между ними снова возникло отчуждение.
— Вы только и говорите, что о своем брате, — сказал Оцука. — Конечно же, я виноват. Я искренне раскаиваюсь и готов на что угодно, лишь бы искупить свою вину.
Кирико шла чуть поодаль от адвоката, засунув руки в карманы пальто. Выражение ее лица было трудно разглядеть в темноте, но Оцука все же скорее почувствовал, чем увидел, что девушка недоброжелательно усмехнулась.
— Кирико-сан. Простите же меня! Но ведь Митико ни в чем не виновата. Вы хорошо это понимаете: перед вашими глазами — пример брата. Митико невиновна. Пожалуйста, ради нее скажите правду.
Кирико молчала.
— Я прекрасно понимаю ваши чувства. Но подумайте немного о Митико. Я вижу, вы хотите отомстить мне, но ведь жертвой стала она.
— Какая она жертва, — тоненьким голоском ответила Кирико.
— Но ведь на основании ваших показаний Митико обвиняют в тяжком преступлении.
— Вы ей симпатизируете, вот вы ей и помогайте. На то вы и первоклассный адвокат!
— Вы правы. Но чтобы ей помочь, нужны ваши свидетельские показания. Прошу вас, отдайте зажигалку, — снова повторил свою просьбу Оцука. Повторил очень настойчиво.
— Не знаю, о чем вы говорите. Я все сообщила следователю, — ответила Кирико, отворачиваясь от ветра.
Улица была холодная, мрачная, но Оцука вдруг почувствовал такое отчаяние, что готов был тут же пасть ниц перед Кирико. |