ВО всём остальном она ничем не отличалась от других. Такая же грязь на лице и на одежде. Волосы… представляли собой ещё более ужасное зрелище. Неизвестно как долго бы смотрел Скапула на рабыню, если в это время до него бы не донёсся громкий хор голосов, который произносил:

— Господь Единый и Всемогущий!

Скапула обратил внимание на толпу христиан, которых возглавлял мужчина старше средних лет с серебристой бородой. У него на груди висел большой крест. Скапула усмехнулся и стал прислушиваться. Этот человек говорил о том, что все люди равны перед Богом, что рабство это грех, что мы не должны обижать ближних своих. Скапула хорошо видел с какой внимательностью его слушают. В особенности рабы. Послушав ещё немного, он сделав знак юному рабу сошёл с носилок. Почти сразу же после этого, по всему рынку разнёсся насмешливый голос:

— Сильвестр, почему бы тебе не начать с освобождения собственных рабов? Или ты только другим даёшь добрые советы?

Вокруг стал раздаваться смех. Человек с крестом резко обернулся. Увидев кому принадлежат слова, он только и пробормотал:

— Господь не позволяет мне ответить тебе, сенатор Скапула. И мне остаётся лишь молить его о снисхождении к твоей слепоте.

Не успели отзвучать эти слова, как он, а вместе с ним и все христиане отправились прочь с рынка. Глядя им вслед, Скапула пробормотал:

— Я начинаю завидовать христианам. Римские Боги при всём своём могуществе не могут спасти от неудобных вопросов.

В этот миг рядом с ним раздался мягкий голос:

— Ты верен себе! Но позволь заметить, насмешка над Епископом Рима может плохо закончится даже для тебя.

Скапула устремил удивлённый взгляд на центуриона который чуть ранее привлёк его внимание. Тот стоял перед ним с очень серьёзным лицом. Но оно изменилось едва раздался голос сенатора.

— Я просто в растерянности. Неужели Сильвестр ошибся? По его мнению, я ослеп. Однако…мне кажется, будто я всё ещё вижу… собственного сына. Если это действительно ты, Квинт, дай мне знак.

Центурион, или вернее, сын сенатора Квинт Скапула не смог сдержать широкую улыбку. Скапула поманил сына пальцем за собой, одновременно давая знак юному рабу чтобы он усерднее использовал опахало, а затем быстро пошёл в сторону арены с рабынями. Скапула по привычке семенил и жестикулировал руками. Обычно едва ли не каждое его слово подчёркивалось определённым жестом. Руки бездействовали лишь когда он молчал, а это случалось крайне редко:

— Что это за пост, епископ Рима? — спрашивал он у сына с откровенным раздражением. — Жрецам место в храме, а эти ходят по улицам и призывают к смирению и любви. Спрашивается, зачем тогда им нужна власть? К чему это звание, епископ Рима? Христианские священники претендуют на право занять место посредников между людьми и Богами. То есть каждый из них получил отличную возможность облечь свои желания и мысли в волю Богов, а император своим указом придал этому безумию вполне законное основание. И самое неприятное состоит в том, что мы не сможем оспорить эти слова, ибо по понятным причинам не сможем их опровергнуть. Остаётся радоваться за самих христианских священников, которые никак не могут прийти к единому мнению по поводу того, что именно говорит их Бог. Но здесь всё понятно. У каждого свои интересы. И это вселяет надежду.

Скапула остановился у группы людей, которые яростно что- то обсуждали. Завидев сенатора, один из них, с длинными усами и короткой бородой, облачённый в потрёпанный восточный халат, быстро подошёл к нему и подобострастно поклонившись, с почтением произнёс:

— Чем может служить бедный грек великому Скапуле?

— Если хочешь сделать мне приятное Строкл, отдай мне даром ту высокую рабыню с гордым взглядом.