Поднявшись, Филиппа закрыла дверь Алисы в Стране Чудес, и гобелен упал поверх панели, пряча ее.

- Теперь, когда у меня появилось время подумать, - сказала она, вытирая руки полотенцем с умывальника Фиби, - я понимаю, что майор Стоун не причинит отцу и Лукасу никакого вреда. Он использует их как приманку, только и всего.

- Как приманку для Дункана, - уныло согласилась Фиби.

Филиппу, возможно, покинули ее страхи, но Фиби все равно была напугана до ужаса. Ловушка или не ловушка, ее муж попытается освободить пленников. Для него невыносимое сознание того, что они в плену, будет достаточной причиной, чтобы предпринять попытку вырвать их из лап англичан.

- Филиппа, если у вас есть хоть какое-нибудь предположение, где может прятаться ваш брат, вы должны сказать мне. Мне необходимо поговорить с ним.

- Зачем? - спросила Филиппа, решительно подходя к кровати и приводя ее в порядок, вероятно, вспомнив, как это множество раз делали на ее глазах служанки. - Знаете, вы не сумеете заставить его передумать.

Фиби боялась, что ее золовка права.

- Да, - сказала она с грустью. - Вероятно, вы правы. - Она села на край постели, которую совсем недавно делила с Дунканом, испытывая такое счастье. Филиппа, нахмурившись, села рядом с ней.

- Я хочу уехать с вами и Дунканом, - наконец заявила Филиппа. - Я решила соединить свою судьбу с судьбой повстанцев и сделать все, что в моих силах, чтобы помочь сбросить этого жалкого короля.

Фиби печально улыбнулась.

- Вы не сомневаетесь в способности вашего брата спастись, - заметила она. - Что заставляет вас быть уверенной, что его не схватят, не подвергнут суду и не повесят?

- Он чересчур умен для этого, - сказала Филиппа.

Фиби была настроена скептически, но, чтобы не лишиться рассудка, предпочитала верить, что Дункан победит, так же, как победят колонии, заложив основы великой, хотя и беспокойной, нации.

- Я не уверена, что Дункан согласится забрать вас из Трои, - тихо предупредила она после долгого и задумчивого молчания. - Возможно, он не захочет подвергать вас опасностям, Филиппа. В конце концов, вы его единственная сестра.

- А вы его единственная жена, - возразила Филиппа, - но он возьмет вас с собой.

Фиби оставалось только вздохнуть и ждать. Ждать...

Отец и брат Дункана содержались, как легко было угадать, в тесном затхлом подвале, в крошечной комнатке с грязным полом и ковром паутины над толовой. Для освещения их снабдили единственной сальной свечкой; ее пламя коптило, мерцало и колебалось в зловонном мраке темницы.

Он долго следил за ними, чтобы убедиться, что их оставили одних, предоставив им возможность размышлять над серьезностью своего положения. Дункан мог бы сказать Стоуну этой напыщенной старой деве, а не солдату, что, сколько бы их не держали взаперти, они никогда не предадут его. Он был в их глазах не преступником, а только сбившимся с пути сорванцом, который поймет свои заблуждения, когда восстание будет подавлено, и ему все должным образом разъяснят.

Дункан улыбнулся сам себе, поднял металлическую решетку, покрытую слоем пыли и паутины, и спустился в узкое отверстие.

Лукас подался вперед, как будто пытаясь встать, и одновременно открыл рот. Джон, сидевший рядом с сыном на холодном полу, схватил Лукаса за руку.

Дункан сел на корточки, взял свечу и поднял так, чтобы ее тусклый свет падал на постаревшее, милое лицо отца. Он прочитал на лице Джона Рурка гнев, а также изнурение и изрядное количество печали. Значит, то, что писала Филиппа в письме, было правдой: их повелитель болен и устал. Возможно, даже скоро умрет.

- Мои люди ждут в лесу, - сказал Дункан, из осторожности не повышая голоса, так как снаружи были часовые. Он видел, как они вяло шагают в душном ночном воздухе, сняв мундиры, в рубашках, мокрых от пота, со скользкими руками, сжимающими стволы мушкетов.