В глазах Алекса стояли слезы.

- Оставь меня в покое! - сказал он. - Если в твоей черной, проклятой душе есть хоть капля жалости, оставь меня в покое!

- Не оставлю, - заявил Дункан. - Я буду идти за тобой до самой могилы, если понадобится. Я буду преследовать тебя даже после смерти, друг мой, но я никогда... Клянусь Богом, я никогда не позволю тебе лишить мир тех даров, которые только ты можешь ему дать! Никогда!

Алекс зарыдал.

- Боже мой, Дункан, ты не знаешь, что...

Дункан схватил Алекса за плечи, чтобы поделиться с ним силой, отдать ему всю свою душу, если это необходимо.

- Нет, - сказал он. - Не знаю и не буду притворяться, что знаю. Но ты не имеешь права отказаться от борьбы и помереть, Алекс. Ты говоришь о нашей новой родине, так вот, ей нужны такие люди, как ты, чтобы выжить. Ты должен продолжать борьбу хотя бы ради твоих соотечественников. Ты нужен нам в этой битве и будешь нужен после победы. Алекс горестно пожал плечами:

- Я не могу. Мне не хватит сил.

- Можешь, - возразил Дункан, обнимая своего друга. - Не поворачивайся к нам спиной, Алекс. Мы, восставшие, зашли слишком далеко, выиграли столько кровавых битв! Мы голодны и устали, и все, что нам нужно это свобода, возможность самим распоряжаться своей судьбой, и да поможет нам Бог! Ты уже успел забыть нашу мечту? Ты хочешь покинуть нас в тот момент, когда больше всего нужен нам?

- Ты обещал, - рыдал Алекс. - Ты поклялся, что поможешь мне умереть, если я не захочу жить!

- И я сдержу свое слово, - тихо ответил Дункан и обнял друга. - Но я никогда не обещал оставить попытки вернуть тебя к жизни. Алекс, мы поедем в Куинстаун. Там, среди вина и женщин, ты изгонишь из себя демонов. А затем мы снова будем сражаться и победим.

Алекс улыбнулся, его лицо еще было мокрым от слез, но эта мимолетная улыбка была неподдельной.

- Разве ты можешь шляться по бабам, когда всем ясно, что ты любишь Фиби Тарлоу?

Иные вещи отрицать невозможно, по крайней мере, в разговоре с ближайшим другом.

- Увы, - признался Дункан, - я побежден и не желаю никого, кроме нее. Однако у меня осталось достаточно хитрости, чтобы сделать вид, будто я ударился в разгул, и я, слава Богу, не лишился умения пить.

- Отлично, - мрачно сказал Алекс. - Я принимаю твой вызов, хотя бы для того, чтобы доказать тебе, раз и навсегда, что ты защищаешь евнуха. Опекай меня, Дункан, и следи за мной, я еще не освободил тебя от твоего обещания помочь мне, если я выберу смерть.

Дункан почувствовал в словах Алекса холодок обреченности, но он только в критические моменты мог проявить все, на что способен, и поэтому ответил небрежно:

- Ты в последнее время был такой задницей, что я думаю, не избавить ли тебя от необходимости выбора и не пристрелить ли тебя самому?

- Тогда, возможно, я постараюсь вести себя еще более несносно, - ответил Алекс с мрачной усмешкой и исчез в доме, стуча костылем, который сам для себя вырезал.

Дункан выругался, глядя ему вслед, и поэтому не заметил Фиби появившуюся с другой стороны веранды. Она возникла рядом с ним, свежая и отдохнувшая, ее смешные волосы были вымыты и торчали непослушными вихрами. Она была одета в платье из какой-то гладкой ткани, и его тускло-розовый цвет шел ей, добавляя нежного румянца ее чистой коже и отбрасывая мягкий отсвет на ее глаза. Дункан затаил дыхание, поскольку недавно обретенная им любовь к этой женщине лежала глубже, чем самые корни его души. Все, что он сказал Алексу про Фиби, было правдивее самой чистой правды, и точно так же обстояло с тем, о чем он умолчал и в чем не осмеливался признаться даже самому себе.

- Фиби! - вымолвил он.

Она всего лишь улыбнулась, но Дункан почувствовал себя поглощенным ею, захваченным, взятым в плен и ограбленным, подобно кораблю, над которым взяла верх команда более быстрого и сильного судна. Чувствуя головокружение, он решил, что ситуация гораздо более серьезная, чем он полагал, потому что это не мимолетное увлечение, похожее на множество романов, отмечавших его прошлое.