– Кто‑то ее стащил, когда я вернулся домой, – сказал я. – Думали, что это простая бейсбольная перчатка, и все. Тот, кто ее стянул, понятия не имел, как много она для меня значит.

Он встал.

– Ну, мне теперь и вправду пора.

Я тоже встал.

Я грустно покачал головой.

– Не так‑то легко, как тебе кажется, расстаться со страной, где ты родился.

– Ну, это значит не больше, чем знак Зодиака, под которым я родился,

– сказал он.

– Что? – сказал я.

– Да страна, где я родился, – сказал он.

– Тебя ждет сюрприз, – сказал я.

– Что ж, Па, – сказал он, – к сюрпризам мне не привыкать.

* * *

– Ты не подскажешь, у кого здесь можно достать бензин? Я заплачу любую цену.

– Доехать до Рочестера у тебя хватит? – сказал я.

– Да, – сказал он.

– Тогда, – сказал я, – возвращайся обратно по той же дороге. Другой дороги нет, так что не заблудишься. Сразу же на въезде в Рочестср увидишь Медоудейлский Кинокомплекс. Позади него – крематорий. Дыма не ищи. Он бездымный.

– Крематорий? – сказал он.

– Да, крематорий, – сказал я. – Подъедешь к крематорию, спросишь Гвидо. Судя по тому, что я слышал, если у тебя есть деньги, то у него найдется бензин.

– А шоколадки, как ты думаешь?… – сказал он.

– Не знаю, – сказал я. – Но ведь за спрос денег не берут.

49

* * *

Не подумайте, что на нашей веселой планетке не хватает растлителей малолетних, душителей малолетних, тех, кто стреляет в детей, бросает на них бомбы, топит, жжет или бьет смертным боем. Включите ТВ. Однако, по счастливому случаю, мой сын, Роб Рой Фенстермейкер, к их числу не относится.

0'кей. Моя история подходит к концу.

А вот то известие, которое чуть из меня дух не вышибло. Когда я услышал слова своего адвоката, я и на самом деле сказал «Уф‑ф!»

Хироси Мацумото наложил на себя руки в своем родном городе, Хиросиме! А почему это так поразило меня?

* * *

Он покончил с собой перед рассветом – по японскому времени, разумеется, – сидя в своей моторизованной инвалидной коляске у подножия монумента, воздвигнутого в эпицентре взрыва атомной бомбы, которую сбросили на Хиросиму, когда мы с ним были маленькими мальчишками.

Он не прибегал ни к яду, ни к огнестрельному оружию. Он сделал харакири кинжалом, выпустив себе кишки соответственно древнему ритуалу самоуничижения, некогда предписанному потерявшим честь членам старинной касты профессиональных воинов – самураев.

А между тем, насколько я могу судить, он никогда не уклонялся от выполнения своего долга, никогда ничего не украл, и он в жизни никого не убил и даже не ранил.

В тихой воде омуты глубоки. Мир его праху.

* * *

И если где‑то действительно есть великая книга, в которой все записано и которую будут читать, строка за строкой, без пропусков, в День Страшного суда, пусть там запишут, что я, исполняя должность Начальника на этом берегу, перевел осужденных злодеев из палаток на Лужайке в окружающие дома. Им больше не приходилось испражняться в ведра или дрожать всю ночь на ветру, когда палатку снесло. Строения, кроме 1 – библиотеки, – были разделены на камеры из цементных блоков, рассчитанные на 2их, но обычно там содержались 5 человек.

Война с Наркобизнесом в самом разгаре.

Я построил еще 2 забора, 1 внутри другого, позади стоящих вокруг Лужайки зданий, а пространство между ними было нашпиговано противопехотными минами.