Пленников привязали к столбам и использовали вместо манекенов для обучения штыковым ударам. Нескольких загнали в ров и похоронили заживо. В кадре было видно выражение их глаз, когда комья земли полетели им в лицо.

Потом лица скрылись, но земля все еще шевелилась, как будто там роется какое‑то подземное животное, может, сурок – устраивает себе норку.

Незабываемо!

* * *

И вы еще говорите о расизме!

* * *

Этот документальный фильм стал в тюрьме настоящим «хитом». Вспоминаю, что сказал мне Элтон Дарвин:

– Если кто‑нибудь готов это делать, я готов на это смотреть.

До массового побега оставалось семь лет.

* * *

Я не знаю, видел ли Хироси этот фильм по своему телемонитору или не видел. Спрашивать я не собирался. Мы с ним не были в приятельских отношениях.

Я готов был сойтись с ним поближе, если нужно для дела. Я думаю, он и поселил меня в соседнем доме, потому что считал, что пора ему обзавестись приятелем. Я уверен, что у него ни друзей, ни приятелей никогда не было. Но не успел я стать его соседом, как он решил, что никаких приятелей ему не нужно. Это не имело никакого отношения к моей личности или к моему поведению. В его представлении, я думаю, друг был чем‑то вроде товара, который норовят сбыть с рук к Рождеству или к другому празднику. Зачем осложнять себе жизнь обременительными излишествами, только потому, что этот товар – дружбу – рекламируют почем зря, как на дешевой распродаже?

Так что он продолжал бродить в одиночестве, в одиночестве кататься на лодке, в одиночестве садиться за стол. Я ничего не имел против. У меня была бурная общественная жизнь на том берегу озера.

* * *

Но на следующий день после показа документального фильма, к вечеру, когда пора было ужинать, я как раз подгонял свой пластиковый умиак к пологому берегу, где стояли наши 2 дома, в заброшенном городке. Я рыбачил. В Сципион я не заглядывал. Мои 2 самых больших друга – Мюриэль Пэк и Дэмон Стерн – уехали на каникулы. Они не собирались возвращаться до Недели Знакомства с Новичками, перед началом осеннего семестра.

Начальник поджидал меня на берегу, высматривал меня на моей идиотской посудине, как мать, которая смертельно беспокоится о маленьком сыночке. Может, я опоздал на встречу с ним? Нет. Мы никаких встреч никогда не назначали. Единственное, что мне пришло в голову, – что Милдред или Маргарет попытались спалить один из наших домов.

Но когда я причалил, он мне сказал:

– Вы должны узнать обо мне одну вещь. Я не видел никакой особой надобности знать о нем что бы то ни было. Мы не работали в тюрьме бок о бок. Он не интересовался, чему и как я учу заключенных.

– Я был в Хиросиме, когда на нее сбросили бомбу, – сказал он.

Мне кажется, он хотел, чтобы я сам додумался до простенького уравнения, которое отсюда вытекало: бомбежка Хиросимы была точно так же непростительна и была типично человеческим поступком, как Избиение в Нанкине.

Так я узнал, как он спрыгнул в канаву за мячом, когда был еще школьником, и как он выпрямился и понял, что, кроме него, в живых никого не осталось.

Ну и так далее.

Закончив свой рассказ, он мне сказал:

– Я решил, что вам надо об этом знать.

* * *

Я рассказывал уже, как на меня напал психосоматический зуд, когда Роб Рой Фенстермейкер поведал мне, как его облыжно обвинили в растлении малолетних. Это был не первый приступ. Первый раз это случилось, когда Хироси рассказал мне про ту бомбежку. У меня сразу зачесалось все тело, но не стоило чесать – не поможет.

И я сказал Хироси те же слова, что потом сказал Роб Рою:

– Спасибо за то, что поделился этим со мной.