— Этому не бывать. Не пойдут люди по этому пути.

— Каждый должен поступать по силе его.

— И тогда придет Мессия?

— Нет другого пути. И быть не может.

5

Сразу же после праздника Кущей зарядили дожди. Подул холодный ветер, пожелтела трава, гнили на земле яблоки. Поутру птички чирикнут разок и замолчат на весь день. Яшу одолевал холод, нос был забит, стало невозможно дышать. Сильно болела голова, боль отдавала в висок и ухо. Он охрип. По ночам Эстер слышала, как он кашляет. Тогда поднималась и шла к нему, в халате и шлепанцах, умоляя оставить наконец добровольную тюрьму. Но Яша отвечал только:

— Зверь должен сидеть в клетке!

— Ты же себя убиваешь!

— Лучше убивать себя, чем других!..

Эстер возвращалась в постель, а Яша — к себе на соломенный тюфяк. Не раздеваясь, он заворачивался в одеяло. Уже не мерз, но заснуть не удавалось. Слушал дождь, барабанящий по крыше.

Земля шуршала и шевелилась, будто рыли свои подземные ходы кроты, или же мертвецы переворачивались в могилах. Он, Яша, убил обеих: и Магду, и Эльжбету. Он виноват, что Болек в тюрьме. Он помог Зевтл стать такой, какая она теперь. Эмилия, он предчувствовал, тоже не слишком долго задержится на этом свете. Она часто повторяла, что Яша — ее последняя надежда. Конечно, она уже что-нибудь над собой сделала. И где теперь Галина? Он думал о них каждый день, каждый час. В мыслях призывал души умерших и молил подать ему хоть какой-то знак. «Где ты, Магда? — молча взывал он во тьме. — Что случилось с твоей многострадальной душой?» Знает ли она, что я тоскую по ней? И что наложил на себя наказание? Или же все так, как сказано у Экклезиаста: «Мертвые не ведают ничего». Если так, то все напрасно. На мгновение ему представилось, что он различает во тьме ее лицо, ее фигуру. Но тут же видение растаяло. Молчит Бог. Молчат и ангелы Его. Мертвые тоже молчат. Даже демоны не говорят ничего. Пути веры закрыты — как его нос. Он услыхал, что кто-то скребется, — всего лишь полевая мышка.

Глаза закрылись, он задремал. Пришли мертвые, но ничего не открылось ему, они только несли бессмыслицу, с какими-то дурацкими ужимками. Внезапно он проснулся. Попытался припомнить, что ему пригрезилось, но все расплывалось, как в тумане. Одно только он знал наверняка — нечего вспоминать, не нужно это. Ночные его фантазии порочны, несообразны ни с чем — детский бессмысленный лепет, бред сумасшедшего.

Чтобы отогнать прочь дурные мысли, Яша напевал речитатив из трактата «Брахот»: «В какое время вечером надо произносить „Шема“? От времени, когда первосвященник входит во храм, чтобы вкусить от тука жертв…» Когда он переходил от первого раздела ко второму, появилась новая фантазия. Эмилия жива. Она купила дом с усадьбой здесь, в Люблине, и прорыла тайный ход прямо к нему в домик. Пришла и отдалась ему. А сейчас, перед рассветом, торопится назад. Яшу трясло. В какой-то момент он полностью предался воображению. Все эти фантазии живут в нем, копошатся, словно мыши или домовые, всегда готовы ввести его в соблазн… Что они такое? Каково их назначение в биологии человека? Он быстренько перешел ко второму разделу: «С какого времени утром надо читать „Шема“?» Как только сможешь отличить голубое от белого… Рабби Элиезер говорит: «Голубое и зеленое». Яша хотел читать дальше, но не хватало сил продолжать. Он провел рукой по истощенному телу, по густой бороде, потрогал язык, обложенный белым налетом, зубы — большинство он уже потерял… Может, это почти конец? Наверно, никогда не обрести мне покоя! А если так, пусть уже будет конец!..

Ему хотелось повернуться на другой бок, но он побоялся сбросить одеяло и сбросить то тряпье, которым был укрыт.