— Китайцы первыми это поняли и изобрели порох. Увы, раньше нас.

— Нам изобретать порох не надо. Сейчас я оптимистически смотрю в будущее, надеясь, что у вас снова появится какая-нибудь гениальная идея. Да я и сам хочу пошевелить немного своим серым веществом. К счастью, все документы дела я просил машинистку печатать в двух экземплярах, и сейчас с удвоенной энергией засяду за их изучение.

— Не трудитесь понапрасну, — сказал адвокат. — Я проштудировал все эти документы и голову даю на отсечение, что вы ничего нового в них не обнаружите.

— Да, уж вы удружили нам, нечего сказать, когда с вашей помощью была опубликована фотография. Это сильно пошатнуло значимость результатов очных ставок с обвиняемым.

— А я вообще не верю, что можно опознать человека через столько лет. Эта процедура напоминает скорее отгадывание ребуса, чем идентификацию личности. Как можно безошибочно узнать человека, которого ты не видел сорок лет? Ведь помимо того, что он постарел, необходимо делать, по совести говоря, поправку и на собственный склероз.

— При всём при том свидетели всё же узнавали в обвиняемом Баумфогеля.

— Это главный аргумент, доказывающий бессмысленность очных ставок. Ведь мы оба теперь убеждены в том, что Врублевский не Баумфогель. В противном случае не мучились бы, наверно, из-за допущенной ошибки. Во время таких очных ставок свидетели, как правило, вспоминают, что у преступника были, скажем, зелёные глаза, низкий лоб или вздёрнутый нос. И если вдруг среди показанных им людей находится один человек, хоть чуточку на него похожий, то они обязательно его «узнают». Мне приходилось участвовать во многих процессах, в основу которых были положены такие заведомо фальшивые опознания. Я вовсе не оспариваю, что Врублевский сильно похож на Баумфогеля. Некоторые свидетели откровенно заявляли, что узнали его по светло-голубым глазам, другие — по выдвинутому вперёд подбородку.

— И тем не менее абсолютных двойников не существует и на снимке изображён Врублевский, — убеждённо произнёс подполковник.

— Ещё до процесса, — сказал Рушиньский, — я спрашивал моего клиента, не приходилось ли ему, будучи партизаном, переодеваться в гитлеровскую форму. В арсенале партизанских средств борьбы узаконена и такая форма околпачивания противника. Но он категорически отверг моё предположение.

— Прокурор также задавал ему этот вопрос.

— Мне думается, подполковник, что нам не вредно было бы провести дополнительную экспертизу.

— Напрасный труд. Она лишь подтвердит результаты двух предыдущих.

— Я имею в виду не антропологическое обследование обвиняемого. По-моему, стоило бы исследовать сам снимок. Я говорю не о наших копиях, а об оригинале, хранящемся в Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше.

— Что мы сумеем доказать?

— Возможно, удастся определить, что это фотомонтаж. Узнаем также дату его изготовления. Эти данные позволят нам получить анализ бумаги, на которой напечатана фотография.

— Успех такой экспертизы весьма сомнителен.

— Утопающий хватается даже за соломинку.

— Хорошо. Я добьюсь экспертизы. Для этого, правда, надо будет кое-кому напомнить о себе. Попрошу помочь одного старого знакомого из лаборатории криминалистики, который мне в этом не откажет. Придётся разжиться небольшим кусочком оригинала, отдать его ребятам из лаборатории, и пусть они над ним немного поколдуют. Что касается гипотезы о фотомонтаже, то нет необходимости возвращаться к этому решённому вопросу. Наши специалисты из комендатуры милиции высказались окончательно и категорично: это не фотомонтаж, а оригинальная фоторабота.