В корне ошибочно оценил пан прокурор мотивы добровольного вступления Баумфогеля в Войско Польское, — констатировал меценас Рушиньский. — Неправильно квалифицировал он и его дезертирство из дивизии войск СС исключительно как желание спасти собственную шкуру. Гауптштурмфюрер СС совсем не обязательно должен был расстаться с жизнью на восточном фронте. К сожалению, не все эсэсовцы, там побывавшие, погибли. Часть этих кровопийц до сих пор преспокойно разгуливает на Западе. В той непростой обстановке, которая тогда сложилась, во много раз опаснее было стать дезертиром, чем оставаться офицером СС. И всё же Баумфогель идёт на риск, чтобы окончательно порвать с преступным прошлым. Зов крови матери оказался сильнее нацистских догм. В этом надо искать истоки его участия в партизанском движении и последующего вступления добровольцем в ряды Войска Польского. Эти действия пан прокурор назвал камуфляжем, видимо не принимая во внимание тот факт, что если бы Баумфогель хотел надёжнее укрыться от посторонних глаз, то сделал бы это, отсиживаясь в тылу, а не сражаясь на фронте. Какой же это, простите, камуфляж, если, нагрузившись несколькими десятками килограммов взрывчатки, он под немецкими пулями ползёт к вражескому доту, чтобы сровнять его с землёй и расчистить путь наступающим войскам? Одно неосторожное движение, одна случайная пуля — и так называемый камуфляж превратился бы в глубокую воронку в земле, в которой вы, пан прокурор, не нашли бы даже пуговицы от того, кто так хитро играет в кошки-мышки с гитлеровцами! А вспомните героическую оборону взорванного пивоваренного завода в Камне Поморском! Это, если верить прокурору, самое удобное место для того, чтобы спрятаться от фашистов.

Аргументы адвоката били в цель прямой наводкой. Они произвели заметное впечатление не только на публику, но и на судей. На прокурора в этот момент лучше было не смотреть. Кое-где послышалось хихиканье.

— Военные подвиги обвиняемого, — сказал в заключение Рушиньский, — можно охарактеризовать совершенно однозначно. Это чистейшей пробы героизм человека, который сознательно избрал новый путь в жизни и на этом пути собственной кровью искупил свою вину. Вся дальнейшая жизнь Станислава Врублевского говорит о том, что с этого пути он уже ни разу не свернул. Хотя я убедился на собственном опыте, что значит быть жертвой гитлеровского террора, проведя около четырёх лет в концентрационных лагерях, не могу не выразить признания и уважения этому человеку, сумевшему порвать с преступным прошлым. Рискуя собственной жизнью, он нашёл в себе силы встать по другую стороны баррикад, рядом с польским народом, полноправным членом которого он ощутил себя. Сумел ли он героизмом и собственной кровью искупить свою вину перед Польшей — решать не нам, а судьям.

Обвиняемый в своём заключительном слове снова повторил, что он не Рихард Баумфогель и некогда не выполнял обязанности шефа брадомского гестапо. Поэтому он отвергает обвинительное заключение и даже не согласен с аргументами защитника. Ему не надо было завоёвывать себе прощение, так как он не предавал свой народ и государство. Поэтому обвиняемый не просил оправдательного или не столь сурового приговора, а настойчиво потребовал от суда восстановить справедливость.