Конечно, я за нее беспокоилась. Естественно. Но ведь к тому времени она стала совершеннолетней, взрослой. И не мне было ей указывать, что делать, а чего не следовало бы. Пусть больше никого не оставалось — папа очень скоро самоустранился от воспитания младшей дочери. И стоило мне начать говорить что-нибудь в назидательном тоне, она тут же ловко увиливала от разговора.

«Как ты предвзята! — говорит Кэт. — Неужели я проделала весь этот путь до тебя, только чтобы услышать, что мне надо подстричься? Будь добрее. Слушай, я учусь водить машину — представляешь?»

Деньги, унаследованные от матери, Элейн потратила на первый взнос на квартиру. И посоветовала Кэт сделать то же самое, но она совету конечно же не вняла. Еще бы! Она жила то там, то сям — куда занесет. Комната в доме знакомых, квартира с кем-нибудь на пару, койка у друзей. Один бог знает, что сталось с ее деньгами. Полагаю, она просто брала понемногу, пока они не кончились совсем. Не то чтобы она была расточительной. По меньшей мере, не в общепринятом смысле этого слова.

Кэт на пороге. Точнее, на пороге — огромный букет, целая охапка лилий, сквозь которую выглядывает довольное, сияющее лицо Кэт: «Сюрприз! Когда я проснулась, то поняла, что непременно должна вас увидеть!» А Элейн может думать лишь о том, что все это великолепие стоило по меньшей мере двадцать фунтов… и через каких-то несколько дней вся красота завянет.

Конечно, я этого не сказала. Во всяком случае, именно в такой форме. Намекнула, может быть: она часто сидела без денег — и без работы. Определенно, я пробормотала что-то в знак протеста.

Когда Кэт вот так упрямится, меня не покидает странное чувство чьего-то безмолвного присутствия, некоего «адвоката дьявола». Элейн точно знает, как обстояло дело, что случилось, кто и что сделал, но теперь все чаще оказывается, что она не видит связной цепи событий — воспоминания путаются, искажаются. Как будто бы факты внезапно вышли из-под контроля.

Из кухни зовет Ник. Через пару минут омлет будет готов.

Элейн встает, относит бумаги в кабинет, заглядывает в туалетную комнату на первом этаже. Там она бросает взгляд в зеркало, выискивая в своем лице черты Кэт — и не находит. Губы вновь стали ее собственными. Вдобавок то, что она видит в зеркале, ей определенно нравится — лицо, ставшее с возрастом куда более привлекательным, чем в юности. То, что никогда не было хорошеньким, стало красивым. Изящный нос и подбородок, выступающие скулы, широко расставленные глаза. Густые темно-русые волосы, едва тронутые сединой. Красиво старею, думает Элейн, вот что бывает, когда любимое занятие приносит плоды… не говоря уже о том, что работать доводится на свежем воздухе и заниматься умеренным физическим трудом. Воодушевленная, она отправляется на кухню, где ее ждет Ник.

Омлет получился жестким, а салат — безвкусным. Ник так и не научился готовить. Тем не менее он подает на стол с таким видом, будто ее ожидал королевский пир:

— Угощайся! И я открыл бутылочку красного. Давай наслаждаться жизнью!

Они принялись за еду. Ник разглагольствует об Изамбарде Кингдоме Брюнеле, и о трудностях, возникших при строительстве парохода «Великобритания», при этом вспоминает, что хотел напомнить ей, что завтра его машина отправляется в сервис — надо поменять выхлопную трубу, — можно он возьмет ее автомобиль? И тут же перескакивает на размышления о новой серии туристических справочников по геологическим эпохам на территории страны:

— Лейас от Йоркшира до Дорсетшира, кембрий в Уэльсе… конечно, мне понадобится команда исследователей.