Шло второе лето их заточения.
Вот уже два часа как взошло солнце над самой прославленной крепостью
Англии, сердцем королевства и символом могущества ее владык, над Белым
Тауэром - над огромной квадратной башней, кажущейся легкой, несмотря на
свои гигантские размеры, и построенной еще Вильгельмом Завоевателем на
фундаменте старой римской крепости, - над сторожевыми башнями и зубчатыми
стенами, возведенными Ричардом Львиное Сердце, над королевским дворцом,
часовней святого Петра и Воротами Предателей. День обещал быть таким же
жарким и душным, что и накануне, так как солнце успело раскалить камни, а
из крепостных рвов, расположенных вдоль берега Темзы, поднимался
тошнотворный запах тины.
Ворон по кличке Эдуард вспорхнул, стая гигантских птиц полетела к
пользующейся печальной славой лужайке Грин, где в дни смертной казни
устанавливали плаху; птицы клевали там траву, напоенную кровью шотландских
патриотов, государственных преступников и впавших в немилость фаворитов.
Лужайку скребли скребком, подметали окружавшие ее мощеные дорожки, но
вороны не боялись человека, так как никто не осмеливался тронуть этих
птиц, которые поселились здесь с незапамятных времен и были окружены
своего рода суеверным уважением.
Из кордегардии выходили солдаты, они на ходу затягивали пояса,
зашнуровывали поножи, надевали железные шлемы, спеша на ежедневный смотр,
ибо сегодня, первого августа, в день святого Петра в оковах, в честь
которого была выстроена часовня, и в ежегодный праздник Тауэра, смотр
происходил особенно торжественно.
Засовы низкой дверцы, ведущей в темницу Мортимеров, заскрежетали.
Тюремщик открыл дверь, бросил взгляд внутрь и пропустил брадобрея.
Брадобрей, длинноносый человек с маленькими глазками и губами, сложенными
сердечком, приходил раз в неделю брить Роджера Мортимера младшего. В
зимние месяцы эта операция превращалась в подлинную пытку для узника, ибо
коннетабль Стивен Сигрейв, комендант Тауэра, заявил:
- Если лорд Мортимер желает ходить бритым, я буду посылать к нему
цирюльника, но я отнюдь не обязан снабжать его горячей водой.
Лорд Мортимер держался стойко, во-первых, для того, чтобы показать
коннетаблю свое презрение, во-вторых, потому, что заклятый его враг король
Эдуард носил красивую светлую бородку; наконец, - и это было главное, - он
делал это для себя самого, ибо знал, что стоит заключенному сдаться хотя
бы в мелочи, и он неизбежно опустится физически. Перед глазами его был
пример дяди, который перестал следить за собой; беспорядочно растущая,
спутанная борода и растрепанные пряди волос придавали лорду Чирку вид
старого отшельника; к тому же он беспрестанно жаловался на одолевавшие его
многочисленные недуги.
- Только страдания моей несчастной плоти, - говорил он иногда, -
напоминают мне, что я еще жив. |