Брюс Уокер взглянул на него, кивнул и вновь повернулся к открытой двери в комнатку с лекарствами.

В северном конце коридора Тревис повернул направо, в другой коридор, восток-запад, тоже пустынный. Мистер Уокер сказал ему, что первой он увидит дверь палаты 331, и Тревис увидел табличку с этим номером на двери. Жена старика, Ренни, умерла в этой палате.

Палату 331 и следующую по этой стене разделяли две двери без табличек. Тревис открыл вторую, как и велел мистер Уокер, ступил в темноту и закрыл дверь за собой.

Нащупал выключатель. Вспыхнул свет, и Тревис увидел, что находится в чулане площадью в шесть квадратных футов. Деревянные ступеньки с резиновыми ковриками на каждой вели наверх.

Тревис скинул шлепанцы и снял пижаму. Быстренько переоделся в одежду, в которой его привезли в больницу, а пижаму и шлепанцы затолкал в наволочку.

Помня о злобном уборщике с дубинкой, Тревис думал, что его будет трясти от страха, пока он будет добираться из палаты в этот чулан. Однако страх он испытывал лишь в самом начале, а потом чувство это уступило место предвкушению удивительного приключения.

Теперь ему снова предстояло ждать.

И пока Тревис ждал, страх вернулся. Он гадал, как выглядят инопланетяне, если содрать с них человеческое обличье. Он прочитал множество комиксов и посмотрел множество фильмов, которые подпитывали его воображение. И скоро на шее и ладонях выступил пот, а сердце билось куда быстрее, чем чуть раньше, когда он крался по коридорам.

– Вам следовало подойти ко мне раньше, – укорила его Дорис Мейкпис, – как только вы заметили разницу. Вы должны были принять это лекарство утром.

– Я ее приму, как только вернусь в палату, – пообещал Брюс.

– Да. Обязательно.

Она пробыла в комнатке много времени, гораздо больше, чем требовалось для того, чтобы достать из бумажного стаканчика одну таблетку и положить в нее другую. И теперь в стаканчике лежала таблетка успокоительного, которую он, само собой, принимать не собирался.

В палате Брюс первым делом спустил таблетку в унитаз, а смятый бумажный стаканчик бросил в контейнер для мусора.

Еще раньше он снял с кровати нижнюю простыню и застелил постель так, чтобы это скрыть. В ванной, воспользовавшись перочинным ножиком Тревиса, разрезал простыню на полосы и заплел в веревку с разнесенными на равные расстояния узлами, чтобы хвататься за них при спуске. Веревки до земли не хватало, но конец завис бы футах в трех-четырех, так что, возможно, ни ему, ни мальчику не пришлось бы даже прыгать.

Теперь Брюс снял одеяло с кровати, сложил в длину и скрутил, чтобы облегчить переноску. Он пожалел, что не привез в больницу уличную одежду. Пижама и тонкий халат не уберегали от холода даже этим достаточно прохладным днем. А уж ночью он продрог бы до костей. Но одеяло могло его спасти.

Его сосед по палате, наладить общение с которым так и не удалось, какое-то время бодрствовал, читал журнал на испанском языке, но теперь снова заснул.

Брюс подошел к окну, открыл его, выглянул. Не увидел ни души на автомобильной стоянке, которую с трех сторон обнимали больничные корпуса. Он привязал конец самодельной веревки к центральной стойке и сбросил веревку вниз. Ее могли увидеть из окна палаты первого этажа. Оставалось только надеяться, что палата эта пустует или занимавшие ее пациенты появления веревки не заметят.

Схватив свернутое одеяло, Брюс подошел к двери и оглядел коридор, такой же тихий и безлюдный, как прежде.

Сестринский пост находился левее, у той же стены коридора. Поскольку он утапливался в стену на пару футов, Брюс не видел медсестру Мейкпис, сидевшую на стуле, только стойку сестринского поста.

Соответственно, и она не могла его видеть, если он оставался у самой стены, продвигаясь к северному холлу.