Только сестры всегда обзывали Алверстока денди. Он же не допускал в своей одежде никаких крайностей моды, которые делали смешными молодых людей его круга и которые наверняка осудил бы мистер Бруммелль, если бы этот замечательный джентльмен еще мог оставаться образцом вкуса в Лондоне. Мистер Бруммелль по определенным обстоятельствам вынужден был уехать в Европу, жил в безвестности, но влияние его на людей своего поколения не исчезло. Алверсток, будучи на три года младше него, встретился с ним, когда тот был в расцвете молодости, и очень скоро повыбрасывал все свои яркие жилеты, блестящие заколки для галстуков и прочие побрякушки. Мужчина, привлекающий внимание, говорил мистер Бруммелль, это не тот, кто разодет в пух и прах. Ослепительное белье, безупречно сидящий сюртук и хорошо повязанный галстук — вот что отличает светского человека; этих простых правил впредь и стал придерживаться Алверсток, завоевав со временем репутацию самого элегантного мужчины в Лондоне. Он отказался от нелепостей вроде высоких накрахмаленных воротничков, почти закрывающих лицо и не дающих повернуть шею, и создал свой стиль повязывания галстука; сдержанный, но настолько изящный, что вызывал жгучую зависть многих молодых джентльменов.

Джеймс хорошо знал об этом и, поскольку его тайным желанием было добиться должности камердинера, предупреждение Нэппа было излишне. Он не собирался беспокоить маркиза в такой ответственный момент, ему только было жалко, что он не успел увидеть, как ловко сложил лорд ленту из муслина перед тем, как обернуть ее вокруг воротника. Очевидно, это было сделано успешно, раз Нэпп отложил в сторону шесть или семь галстуков, которые держал наготове на случай, если первые попытки маркиза окажутся неудачными. Зачарованный, Джеймс следил, как постепенно опускается подбородок маркиза и образуется нужная форма складок на белоснежном муслине. Как-то раз в минуту откровенности Нэпп сказал ему, будто все, что нужно сделать лорду для достижения идеальной формы складок, это опустить челюсть четыре или пять раз. Звучало это просто и выглядело тоже просто; но интуиция Джеймса в вопросах одежды подсказывала ему, что это было совсем не так уж и просто. Он затаил дыхание, когда совершалась эта операция, и вздохнул лишь после того, как маркиз, критически осмотрев произведение своего искусства, отложил ручное зеркало и сказал:

— Да, так хорошо.

С этими словами он встал и просунул руки в жилет, который поднес ему Нэпп, и взглянул из глубины комнаты на Джеймса.

— Слушаю? — сказал он.

— Прошу прощения у вашей светлости, здесь мисс Мерривилл, хочет поговорить с вами, ваша светлость, немедленно! — объяснил Джеймс. — По очень срочному делу! — добавил он.

Маркиз, казалось, был слегка удивлен, но все, что он сказал, было