Берк пристально посмотрел на него.

— Мой тоже, — обиженным тоном ответил он. — В Гайд-Парке он срезал Харлоу словно пташку. Но даже если и не так, это не имеет значения. Он не намерен отступать, уж я-то знаю, иначе бы меня тут не было. Но разумеется, если ваш приятель предпочтет снести удар и подставить другую щеку, я не имею ничего против. Блаженны миротворцы.

Джек овладел собой: шансов пробиться через непроходимую тупость Берка не было почти никаких, но он решил попробовать.

— Каннинг явно был пьян. Простое признание этого факта — в самых общих выражениях — уладит проблему. Этого будет достаточно, а я, если необходимо, готов использовать по такому случаю свою власть.

— Поместите своего товарища под арест, это вы имеет в виду? Ну конечно, у вас, флотских, свои порядки, как я погляжу. Но нас это вряд ли устроит. Я, разумеется, передам ваше сообщение, но не обещаю, что оно к чему-нибудь приведет. Никогда еще не видел принципала, более решительно настроенного уладить разногласия обычным образом. Редкой отваги человек.

В своем дневнике Стивен писал:

«В большинстве случаев мемуарист уверен, что обращается к самому себе в будущем, но настоящей вершиной мемуаристики является беспристрастность, чему сей дневник может послужить доказательством. Почему же завтрашняя дуэль так беспокоит меня? Мне приходилось драться много, много раз. Моя рука не так верна, как прежде, это так, и с возрастом я неуклонно теряю то совершенно нелогичное, но глубоко укоренившееся представление о собственном бессмертии; но истинная причина в том, что я могу столь многое потерять. Я дерусь с Каннингом, и, судя по всему, это неизбежно, но как глубоко я сожалею об этом! Я не чувствую злобы к нему, и уверен, что хотя в нынешнем запале, порожденном поруганной страстью, стыдом и разочарованием противник, без сомнения, постарается убить меня, он тоже не чувствует злобы ко мне, рассматривая меня лишь в качестве катализатора своего несчастья. Я же намерен, со своей стороны, sub Deo, прострелить ему руку, не более. Добрейший мистер Уайт назвал бы мое sub Deo величайшим богохульством, и меня обуревает искушение высказать несколько соображений по этому поводу, но peccavi nimis cogitatione, verbo, et opera. Мне нужно найти своего духовника и тихо отойти ко сну; сон — вот что мне нужно, покойный, безмятежный сон».

Из этого сна — правда сна, отягощенного отрывистыми, бессвязными видениями, — его в две склянки утренней вахты пробудил Джек. Одеваясь, они слышали как юный Баббингтон на палубе напевает в полголоса «Милашку Пегги», веселый и радостный как заря нового дня.

Они вышли из каюты, вдохнув смрад, висящий над Хугли и бесконечными заболоченными равнинами, и встретились на переходном мостике с Этереджем, Макалистером и Бонденом.

На пустынном майдане, под фикусовыми деревьями, их ждала группа молчаливых людей: Каннинг, двое его друзей, хирург и еще несколько человек, нужных, чтобы оцепить место дуэли. Два крытых экипажа стояли поодаль. Берк вышел вперед.

— Доброе утро, джентльмены, — произнес он. — Примирение невозможно. Этередж, если вы находите, что уже достаточно светло, давайте расставим наших дуэлянтов; если, разумеется, ваш принципал не предпочитает дать задний ход.

На Каннинге был черный сюртук, застегнутый на все пуговицы поверх шейного платка. Было уже достаточно светло — ясный рассветный полусумрак — чтобы его можно было хорошо рассмотреть: собран, серьезен и невозмутим, но лицо у него сделалось морщинистым и постаревшим, совершенно бесцветным.

Стивен снял сюртук, потом сорочку и аккуратно сложил их.

— Что ты делаешь? — прошептал Джек.

— Я всегда дерусь в одних бриджах: ткань, попавшая в рану, причиняет массу хлопот, дружище.