— Мать!.. — прохрипел багровый бакалейщик.

— Еще и нести от него стало, как от душного козла, — припечатала миссис Питерсон. — Не настираешься! И всех покупателей распугал!

И тут я вспомнил этот запах. Тот самый, что обонял в цветочном павильоне! Значит, так пахло от Питерсона… Интересно, почему?

— А раньше ваш муж проявлял агрессию? — спросил я, увидел в глазах женщины непонимание и поправился: — Поднимал на вас руку?

— Да попробовал бы только! — подбоченилась она. — Я б ему сковородкой сразу!.. А под подушку-то ее не положишь! Да и… побоялась бы я. Он какой-то чумной делается, ничего не соображает, слов не слышит, прет дурниной…

— Прямо как в этот раз… — пробормотал я и посмотрел на Питерсона. Тот понурился. Ну верно, не всякий день супруга отчитывает его перед заезжим господином, да еще с такими подробностями! (Вот именно поэтому я давным-давно дал зарок не жениться ни при каких обстоятельствах. Кактусы, по крайней мере, молчат о наших с ними отношениях!) — Любезный, а там, в павильоне, с вами произошло что-то подобное?

Он побагровел еще сильнее, хотя, казалось, куда уж больше?

— Просто очень уж странно все это выглядит, — продолжал я. — Жену вы, я вижу, любите, живете в согласии, и вдруг… Пострадавший… я имею в виду первого, который отделался легким испугом, — он что, напомнил вам супругу?

Юноша в вишневом пальто даже отдаленно не походил на миссис Питерсон, но я решил — уж блефовать так блефовать!

— Н-нет… — выдавил бакалейщик. — Я сам не понял, чего это вдруг… Вижу — красное, ну и… А тут инспектор, а у меня уже глаза пелена застила, тоже красная, я и не соображаю, что делаю, чувствую только — оттаскивают! Ну и…

— То есть в неконтролируемое буйство вы впадаете в случае отказа, — резюмировал я. — И началось это не так давно…

— Да он всегда был телок телком, — вставила миссис Питерсон. — А тут вдруг раздухарился на старости лет!

— Очень интересно! А порошочка у вас того не осталось случайно?

— Нет! — отрезала она. — Я все сразу в уборную и выкинула! Годы наши уже немолодые, лучше так будем век коротать, чем этакая стыдобища! В полицию забрали! Да за что! Сраму-то…

— А где вы это снадобье купили? — спросил я бакалейщика, и тот подробно объяснил. Адрес был мне поразительно знаком — тот самый, из брошюрки! — И откуда вы узнали о нем?

— Так в письме было. У нас тут на улице, почитай, всем мужикам прислали, — выдавил он.

— Прелестно… — сказал я. — Ну что ж… А когда вы там побывали, ничего необычного не заметили?

— Необычного? — Питерсон снова почесал в затылке. — Ну… Там один ошивался такой, странноватый тип. Наверно, из художников, у них у всех гривища — во!

— Да у вас, любезный, и у самого шевелюра — дай бог каждому, — усмехнулся я.

— Да-а, чего-то я оволосел… — признался тот. — То борода, почитай, не росла, а теперь — во какой веник! Бритвы тупятся!

— А почему вы решили, что в том заведении был именно художник?

— А пальцы в краске, — ответил он. — Но не маляр же! По-господски одет, вот вроде вас. Только не такой аккуратный. Сидит, понимаешь, без пиджака, как у себя дома, и с хозяином болтает. По имени его называл…

— Еще интереснее… Ну что ж! — сказал я.