Потом было еще несколько дней и ночей под хлопчатобумажным пологом. Я несколько раз наудачу вытаскивал из поясной сумочки таблетки антибиотиков и кидал их пригоршнями в рот. На второй день мне настолько полегчало, что я стал снова озираться и осматриваться.

Слева от меня возвышалась горка, составленная из павших героев, которых срочно мумифицировали. То есть вспарывали, выбрасывали требуху, заливали ароматной смолой, снова зашивали и заворачивали в ткани, превращая в куколок, пригодных для нового рождения.

Я не смог больше выносить внутрипалаточные ужасы и уполз подальше от них на солнышко. А поскольку госпитальный навес стоял на бугорке, то передо мной предстала в выгодном свете сцена праздничного банкета победоносного войска.

Кругом веселится военная публика, полыхают костры и воткнуты в землю штандарты в виде метелок из перьев краснокнижных птиц. Вот там, ближе к кустам, победители развлекаются содомским образом с пленными побежденными. А, использовав в любовных целях, разрывают на куски с помощью пары стройных деревьев, или на крепком пне раскалывают черепа с помощью лепестковой палицы.

На полянке между диких олив отдыхающие бойцы, которых подбадривают болельщики, сражаются в футбол. Впрочем отдельные приемы напоминают регби. Кстати, вместо мяча используется чья-то бритая голова.

Далее, на пригорке, установлен переносной алтарь, за ним изваяние трехликого солнечного бога, покрытое позолотой — все три физиономии круглые и довольные. И, кстати, сросшиеся, так что каждый глаз одного лица принадлежит и другому. Ниже солярного божества символическое изображение мирового древа в виде трехглавой змеи, по бокам идолы, чьи светлые лики я бы не назвал привлекательными. Жрецы творят требу, их крепкие руки режут глотки жертв, да так, что кровь брызжет на солнечного бога. Тот улыбается. Мне кажется, что даже облизывает забрызганные красным губы. Не все закланные отделываются перерезанной глоткой. Некоторым жрец-специалист вспарывает грудную клетку, потом крепкими руками разводит ребра и выдирает важные органы — сердце и легкие. Другой специалист тычет эти потрошки идолу под нос, пытаясь определить, по нраву ли жертвоприношение.

Вон там, под соснами, умельцы разделывают свежезарезанных пленных, кожу натягивают на барабаны и маски, из черепов чашки мастерят, из берцовых костей — флейты. Шуруют по костям скребки лунообразной формы, отделяя мясо и жилы, которые идут в специально подготовленные бадьи.

Ближе к госпитальному навесу победители занимались приготовлением пищи, что я наблюдал крупным планом. В одних больших чанах лежали с горкой умные и глупые головы, в других — руки (мне показалось, что у одной пальцы даже шевелятся), в третьих — печенки и сердца, в четвертых — мозги, в пятых — почки и пупки. Повара что-то помешивали деревяшками, похожими на весла, в котлах, поставленных на огонь. Впрочем, ясно что. Вон торчит чья-то полусваренная задница. Можно представить себе, каков суповой набор. Бесштанный повар зачерпнул черпаком своего варева и опробовал, на его круглом коричневом лице отразилось удовлетворение — враги были приготовлены на славу. Он, наверное подумал: это только дикари все жрут в сыром виде, а мы, цивилизованные люди, готовим прекрасные блюда по лучшим рецептам.

От такой сцены у меня здорово разыгралась тошнота, переходящая в рвоту. Не от всего хорошо организованного процесса утилизации ненужных людей, а именно из-за поварской улыбки, содержащей законное удовлетворение от проделанной работы. Жить было весело и хорошо. Да уж ради этого стоило сигануть с обрыва в иной мир.

Все происходящее сформулировалось в нелепой фразе: «Индеец думал, думал, да в суп попал.