Клим . Нет, батюшка, воля ваша, меня совесть замучает. Рассудите милостиво: денег проживаете вы бездну, да как еще будете занимать под такие проценты, то – и боже упаси! – долго ли этак и совсем разориться.

Г н Богатонов . Как быть, друг мой! Хоть ты себе голосом вой, а придется тысячи две призанять.

Клим . Но подумайте, сударь, триста рублей за один месяц.

Г н Богатонов . Как ни думай, а занимать должно.

Клим . Ах, боже мой, боже мой! до чего, отец наш, ты дожил: платить такие проценты! У меня сердце так и разрывается. (Утирает глаза.)

Г н Богатонов . Полно, Кондратьич! Я знаю, что ты меня любишь; да о чем тут плакать: триста рублей безделица. Ступай же теперь поскорее за деньгами.

Клим . Нечего делать! Да я и позабыл сказать: ведь злодеи то ничего не дадут без заклада.

Г н Богатонов  (вынув ключ) . На, возьми: вынь сам из моего комода брильянтовую табакерку: она стоит более четырех тысяч.

Клим . Слушаю, сударь.

Г н Богатонов . Ступай же, да пожалуйста ско¬рее. (Уходя.) Куда как этот старик меня любит.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Клим  (один) . Я недалеко пойду; благоприятели то лежат у меня в коробке! Ай да Клим Кондратьич! Не робей, любезный; ты скоро заживешь домиком. Да так и должно: господин мотает, а дворецкий карманы набивает. Пускай себе пройдет еще годков пять, шесть, так чисто, не я уж у барина, а он у меня будет управителем. (Уходит.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Мирославский и граф Владимилов (одетые просто, входят).

Граф . Я до сих пор не могу поверить: как! Князь Блесткин мой соперник!

Мирославский . Чему вы удивляетесь, граф?

Граф . Князь Блесткин! Этот полуфранцузский петиметр?{13} Этот глупый модник?

Мирославский . Да, этот глупый модник вскружил головы Богатоновым; они хотят непременно выдать за него свою племянницу.

Граф . И против ее желания! Нет, я не могу постигнуть, чем мог их обольстить этот ничтожный вертопрах?

Мирославский . Своею любезностию, умом, познаниями!

Граф . Вы шутите?

Мирославский . По крайней мере, так говорит г н Богатонов.

Граф . Своим умом, познаниями! Надобно отдать справедливость г ну Богатонову: он первый сделал это важное открытие.

Мирославский . Нет, я от многих слышал то же самое.

Граф . Вы смеетесь надо мною.

Мирославский . Не из Америки ли вы приехали, граф? Будто вы не знаете, как легко в свете прослыть умницей. Разве человек с тупым понятием не может иметь острой памяти? Кто мешает ему выучить наизусть несколько стихов из Буало , два три монолога из Расина,  полдюжины моральных заключений из Лабрюйера;  после этого он смело может мешаться в ученые разговоры, блистать своим умом, говорить с презрением об отечественной словесности, которую не знает, восхищаться иностранными авторами, которых не понимает, и кричать громче тех, которые вдесятеро его умнее и ученее.

Граф . Это весьма легкий способ; но, думаю, он не всегда удается.

Мирославский . И вы можете иметь такое непозволительное сомнение? Нет, граф, вы слишком зажились в деревне. Что этот способ легок, не спорю; но вы должны также согласиться, что он и самый вернейший. Будьте только смелы, или, лучше сказать, бесстыдны; поступайте всегда вопреки здравому смыслу; хвалите все иностранное, ругайте все русское; вместо доказательств прибегайте к насмешкам; но, пуще всего, кричите как можно громче – и, уверяю вас, вы составите себе вскоре самую блестящую репутацию. Второклассные дураки будут удивляться вам, как чуду; умные... Ну, какое до них дело! Их так мало, – и что значит их тихий голос перед громким пустословием наших полуученых мудрецов.

Граф . Как! вы на них нападаете? Но скажите мне, находите ли вы какую нибудь возможность переуверить Богатоновых?

Мирославский .