Г жа Богатонова . О, вас здесь тотчас вылечат, да еще и без лекарства.

Г н Богатонов . Да, да, без лекарства. (Мирославскому.)  Что, брат, чай, у вас в глуши про эти чудеса еще и не знают?

Мирославский . Ты, верно, хочешь говорить о магнетизме;  нет, и у нас о нем много сказок сочиняют.

Г н Богатонов . Как, сказок! Ты не веришь, что посредством магнетизма можно прочесть письмо, не вынимая его из кармана?

Мирославский . Прошу покорно!

Г н Богатонов . Что душа может говорить в человеке и рассказывать, какими лекарствами лечить больного?

Мирославский . Какой вздор!

Г жа Богатонова . Нет, батюшка, не вздор, а точная правда! Вот, например, дочь приятельницы моей Глупоновой была всегда такая слабая, такая бледная, и никакие лекарства ей не помогали; стали ее магнетизировать, душа в ней заговорила и сказала, что надобно ее замуж выдать, Ну, как вы думаете? Лишь только она вышла за князя Лестова, то как рукой сняло: откудова взялось здоровье.

Мирославский . Да, это настоящие чудеса!

Князь . В природе нет никаких чудес, и все это можно доказать естественным образом.

Г н Богатонов . Конечно можно; и если ты не веришь, то я тебе докажу.

Мирославский . Посмотрим; докажи, докажи!

Г н Богатонов . Да только поймешь ли ты?

Мирославский . Почему знать, говори.

Г н Богатонов . Ну, так и быть; слушай же! Вот видишь ли: магнетическая жидкость, то есть жидкость магнетическая, есть некоторого рода жидкость; влияние, которое она, некоторым образом, так сказать... одним словом... Растолкуй ему, князь!

Князь . Вы хотели сказать, что посредством действия ее на нервную систему, дирекция нервов, в отношении своем к нервам, по всеобщей системе влияния, имеет некоторое влияние, которое, симпатизируя с общим влиянием, производит сие действие. (Богатонову.)  Вы понимаете меня?

Г н Богатонов . Как не понять: это ясно!

Князь . Я только пояснил то, что вы сказали.

Мирославский . Подлинно пояснили! Жаль только, что я ничего не понял.

Г н Богатонов . Бедненький! Вот то то и дело, чему научишься в деревне? Надобно жить между просвещенными людьми, чтоб понимать такие глубокие материи.

Князь . Должно признаться, род человеческий идет гигантскими стопами к совершенству: беспрестанно делают новые открытия; люди становятся умнее, просвещеннее везде, выключая любезного отечества нашего.

Граф . Выключая отечества нашего! Мне кажется, князь, что нигде просвещение не имело таких скорых и блестящих успехов, как в нашем отечестве.

Князь . Да, мы сделали блестящие успехи, только в чем, если смею спросить?

Баронесса . Берегитесь, mon cousin!{14} вы делаете такой решительный вызов; ну, если граф вам сейчас докажет?

Князь . Боже мой! я уверен в этом; но, несмотря на то, желал бы очень знать что нибудь об этих блестящих успехах.

Граф . По всему видно, вы не желаете этого.

Князь . Да что у нас хорошего? Мы хвалимся своим Петербургом. Люди, которые не бывали никогда далее заставы, называют его первым городом в свете; а что значит этот первый город в свете перед каким нибудь парижским предместием!

Г н Богатонов . Простая деревня или много что уездный городишка.

Князь . Имеем ли мы хоть что нибудь, чем гордится Франция? Где у нас Лувр, Пале Рояль, Тюльери, Пантеон?

Г н Богатонов . Да, да! где у нас этакие города?

Граф . Это все равно, если б я спросил француза: где у вас адмиралтейство, биржа, набережные, решетка Летнего сада...

Князь . Решетка Летнего сада! Но что значит она перед тюльерийскою, которая есть чудо искусства; которая отделана с таким вкусом, с таким совершенством; которая, можно сказать, сделана вся ан филаграм?{15}

Г жа Богатонова .