Поэт был приглашен на завтрак Кловисом Костой — тотчас же по приезде он нанес визит в редакцию «Диарио де Ильеус». Аржилеу спросил доктора, сможет ли тот немного погодя проводить его к Кловису.

— Конечно, я с величайшим удовольствием провожу нашего уважаемого гостя.

— И позавтракаете вместе с нами.

— Я не приглашен…

— Но зато я приглашен и приглашаю вас. Такие завтраки, мой милый, нельзя упускать. Они лучше домашних, уж не говоря о завтраках в гостиницах — те всегда невкусные и такие скудные, чрезвычайно скудные!

Когда они вышли, Рибейриньо заметил:

— А этот толстяк не теряется… И билеты продал, и книги, и на завтрак отправился. А жрет, должно быть, не меньше жибойи.

— Он один из самых выдающихся поэтов, — заверил Ари. Жоан Фулженсио вытащил из кармана визитную карточку Аржилеу:

— Во всяком случае, его визитная карточка говорит об этом. Никогда не видел ничего подобного. «Бакалавр»… Представляете? Живет на Парнасе… Простите, Ари, но даже не читая его стихов, я заранее скажу, что они не по мне. Не может быть, чтобы они были стоящими…

Жозуэ перелистывал экземпляр «Топазов», купленный полковником Рибейриньо, вполголоса читая некоторые стихи.

— В них нет жизни, это мертвые строки. И к тому же старомодные, будто поэзия не развивалась. А ведь настал век футуризма.

— Не говорите так… Это кощунство, — заволновался Ари. — Послушайте, Жоан, этот сонет. Божественно, — Ари продекламировал заглавие: — «Громкий рокот водопада».

Но больше ему ничего прочитать не удалось, так как в зале появился испанец Фелипе; едва держась на ногах и опрокидывая столики, он выкрикивал заплетавшимся языком по-испански:

— Сарацин, буржуа, мошенник, где Габриэла? Что ты сделал с моим алым цветком, с моей грациозной…

Судки с завтраком для Насиба теперь приносила молоденькая служанка-мулатка, ученица Габриэлы.

Фелипе, спотыкаясь о стулья, дознавался, где Насиб похоронил грацию и веселье Габриэлы. Бико Фино попытался отвести его обратно в комнату для игры в покер. Насиб неопределенно развел руками, как бы прося извинения не то за поведение Фелипе, не то за отсутствие грациозной, веселой и цветущей Габриэлы.

Остальные наблюдали эту сцену молча. Куда девалось былое оживление, которое воцарялось в баре, когда она приходила в полдень с неизменной розой в волосах?

Все почувствовали отсутствие Габриэлы, словно без нее бар потерял прежнее тепло и уют. Тонико прервал молчание:

— Знаете, как будет называться доклад поэта?

— Как?

— «Тоска и слезы».

— Вот увидите, умрем от скуки, — предсказал Рибейриньо.

Об ошибках сеньоры Саад

Это был худший из цирков. Негритенок Туиска качал головой, остановившись перед колеблющейся мачтой, почти такой же маленькой, как мачта рыбачьей лодки. Меньший и более убогий цирк трудно было себе представить. Брезентовый шатер был дырявым и напоминал небо в звездную ночь или платье сумасшедшей Марии. Он был чуть больше крошечного рыбного рынка и едва накрыл его площадь. Если бы не исключительная преданность цирку, которой отличался негритенок Туиска, он, вероятно, проявил бы полное пренебрежение к «Цирку Трех Америк». Какое убожество!

Разве можно его сравнить с «Большим балканским цирком», у которого такой монументальный шатер, клетки со зверями, четыре клоуна, карлик и великан, дрессированные лошади, бесстрашные воздушные акробаты! Для Ильеуса его приезд был праздником, и Туиска не пропускал ни одного представления.