В гостиной, где стояли стулья с высокими спинками и где был выставлен гроб с телом усопшего, Алфредо Бастос и Амансио Леал принимали соболезнования горожан, которые проходили перед гробом все утро. Тонико известили телеграммой. В полдень с огромным венком явился Мундиньо Фалкан, он обнял Алфредо, взволнованно пожал руку Амансио. Жеруза стояла у гроба, ее перламутровое лицо заливали слезы. Мундиньо подошел к девушке, она подняла глаза, разрыдалась и выбежала из гостиной.

В три часа дня в доме никого не осталось. Всю улицу, от дома Бастосов до клуба «Прогресс» и префектуры, заполнил народ. Собрался весь Ильеус, из Итабуны прибыли специальный поезд и три автобуса.

Приехавший из Рио-до-Брасо Алтино Брандан сказал Амансио:

— Вы не находите, что это к лучшему? Он скончался непобежденным; умер у кормила, как ему хотелось.

Рамиро был человеком твердых убеждений, старого закала, теперь таких людей больше нет.

Появился епископ в сопровождении священников.

На улице в ожидании похоронной процессии выстроились монахини и ученицы монастырской школы во главе с настоятельницей, Энох с преподавателями и учащимися своей гимназии, учителя и ученики начальной школы, ученики колледжа доны Гильермины и других частных колледжей, братство святого Георгия, Маурисио, облаченный в красную тогу, Мистер, весь в черном, долговязый швед из пароходной компании, чета греков, экспортеры, фазендейро, коммерсанты (торговые заведения были закрыты в знак траура) и простой люд, спустившийся с холмов и пришедший из Понтала и с Острова Змей.

Габриэла и дона Арминда с трудом пробрались в переполненную гостиную, заваленную венками. Габриэле удалось подойти к гробу, она приподняла шелковый платок, покрывавший покойного, и посмотрела ему в лицо, потом, склонившись над восковой рукой Рамиро, поцеловала ее. В день, когда открылось презепио сестер Рейс, полковник любезно беседовал с ней на виду у золовки и ее мужа-бакалавра. Габриэла обняла Жерузу, и девушка, плача, опустила голову ей на плечо. Заплакала и Габриэла, в зале многие всхлипывали. Колокола всех церквей звонили по усопшему.

В пять часов траурное шествие вышло из дому. Толпа, не уместившись на улице, вылилась на площадь.

У могилы уже говорили речи: Маурисио, Жувенал — адвокат из Итабуны, доктор — от оппозиции, несколько слов сказал епископ, — а хвост процессии еще поднимался по склону Витории к кладбищу. Вечером кинотеатры были закрыты, в кабаре не горели огни, бары пустовали, притихший город, казалось, вымер.

О конце (официальном) одиночества

Нелегальное существование опасно и сложно. Оно требует терпения, ловкости, энергии и постоянной настороженности. Нелегко выполнять все то, что требует такое существование. Трудно уберечься от небрежности, естественно появляющейся с течением времени, и от спокойствия, которое незаметно пускает корни. Поначалу осторожность соблюдают где надо и где не надо, но мало-помалу о ней забывают. Нелегальный характер утрачивается, сбрасывается покров таинственности, и внезапно то, о чем никто не знал, становится предметом всеобщего обсуждения. Так получилось с Глорией и Жозуэ.

Об их интрижке, их увлечении, их страсти, их любви — классификация зависела от степени образованности и сочувствия того, кто говорил, — так или иначе стало известно всему Ильеусу. О связи учителя и мулатки судачили не только в городе, но даже на далеких фазендах у гор Бафоре. В первые дни их любви самые крайние предосторожности казались недостаточными Жозуэ и Глории — особенно Глории. Она объяснила возлюбленному, по каким основным и важным причинам она хочет, чтобы жители Ильеуса вообще и полковник Кориолано Рибейро в частности ничего не знали о ее красоте, воспетой в прозе и стихах Жозуэ, о святой радости, озаряющей лицо Глории.