|
Прижатый к океану плантациями деревьев какао, Ильеус живет своей, замкнутой жизнью, какой он жил многие годы, оставаясь одним из последних оплотов латифундистов, называвших себя «полковниками», самовольно присваивая себе этот воинский чин, сплошь да рядом не имея отношения к армии… Бурные события, происходившие чуть не по всей Бразилии, содрогавшейся от классовых битв, как будто обходили стороной Ильеус. И это воспринимается как нечто трагическое, зловещее. Тем временем национальная торгово-промышленная буржуазия начинает оттеснять с ключевых позиций экономической и политической жизни крупных землевладельцев-фазендейрос.
В романе «Габриэла» Жоржи Амаду, разумеется, выступает не в качестве историка, и роман — не историческое исследование. Политические, социальные, экономические аспекты не выпячены в произведении на первый план. Однако в перипетиях напряженнейшей борьбы, развертывающейся на протяжении всего повествования между молодым экспортером Мундиньо Фалканом и старым «полковником» Рамиро Бастосом, точно в капле воды, отражено происходившее тогда в Бразилии. Большой художник, Жоржи Амаду не только всегда верен исторической правде, в малом он умеет видеть многое — и рассказать об этом. В одной из бесед с автором этих строк он поделился своими раздумьями: «В Баие, как известно, родилась Бразилия, и первой бразильской столицей был город Салвадор. И если баиянский писатель живет жизнью людей Баии, стало быть, он живет жизнью всего бразильского народа, и проблемы всей нации — это его проблемы, равно как он не может оставаться равнодушным перед проблемами других, даже далеких народов. Так произведение, написанное бразильским писателем, баиянцем, будучи как бы локальным, приобретает универсальность. Бразильцы — нация метисов, нашими предками были белые, негры, индейцы, и этот сплав наложил своеобразный отпечаток и на национальный характер нашего народа, и на творчество бразильских писателей. Мы не замыкаемся „в себе“. Я не говорю об авторах, увлекающихся в своих произведениях словесной эквилибристикой. Главное в нашей литературе — художественное воссоздание действительности, от солнца до тени, от повседневного, реального — до фантастического, плода народного творчества… Баия — это не только Ильеус или Салвадор, это Бразилия…» Итак, среди измученных, полумертвых от усталости беженцев, покинувших засушливый северо-восток, доплелась до Ильеуса Габриэла, оставив за плечами невероятно тяжелый путь по выжженной солнцем каатинге, по сертанам, где тропу меж колючих и обжигающих кустарников и кактусов приходилось прорубать мачете. Много испытаний пришлось ей пережить, и впервые перед читателем романа она предстает в далеко не привлекательном виде: «Пыль дорог каатинги покрыла лицо Габриэлы таким толстым слоем, что черты его невозможно было различить, и волосы уже нельзя было расчесать обломком гребня — столько пыли они в себя вобрали. Сейчас она походила на сумасшедшую, которая бесцельно бредет по дороге… одетая в жалкие лохмотья, покрытая грязью настолько, что невозможно было… определить возраст… ноги босы…». «Образ Габриэлы сопровождал меня продолжительное время…», — заметил Жоржи Амаду в интервью, опубликованном бразильским журналом «Маншете». Многие годы назад Жоржи в нашей беседе поведал о своей работе над романом «Габриэла, корица и гвоздика»: «Я, право, собирался написать страниц сто или сто пятьдесят, не больше. И вдруг совершенно неожиданно для самого себя обнаружил, что написано уже более пятисот… Габриэла заставила меня работать против моей воли. Что делать! Мне очень хотелось написать солнечную книгу. Книгу, которую читали бы все, которая заинтересовала бы всех и которая не только развлекала бы читателя, но заставила бы его задуматься над многими явлениями нашей бразильской жизни… Частенько ведь бывает, что внезапно начинаешь писать о чем-то, не имеющем ничего общего с тем, что было задумано. |
