– Сначала я представил себе, что это играющий в церкви орган. Потом вдруг все изменилось, и вот уже я нахожусь на политическом митинге, где кандидат использует быструю, стимулирующую музыку с тем, чтобы сделать всех счастливее, – он умолк, затем тихо добавил: – Так вот как вы собираетесь победить на выборах!

– Это один из методов.

Лицо Мак‑Кена выдавало его волнение.

– Боже, какая же сила в ваших руках!

– На меня это не действует.

– Но вы владеете контролем. Вы в состоянии контролировать всю человеческую расу?

– Младенец получает контроль, когда учится ходить, двигать руками, разговаривать. Почему же не распространить контроль на гипнотизм, химические реакции, пищеварение? Это было возможным сотни лет назад. Это предохранило бы нас от множества болезней, сердечной боли, тех катастроф, которые возникают из‑за непонимания собственного тела и разума.

Мак‑Кен повернулся к аппарату в форме веретена.

– Как он работает?

– Это набор кристаллов, подсоединенный к электрической цепи. Вы знаете, что электрический ток может изменять структуру некоторых кристаллов? При возникновении тех или иных изменений создается ультразвуковая вибрация, проникающая через органы слуха в мозг и стимулирующая его. Я могу играть на этом приборе, как музыкант играет на своем инструменте, создавая определенный эмоциальный настрой, слишком сильный для того, чтобы лицо, не получившее специальной подготовки, могло ему сопротивляться.

Мак‑Кен повернулся к креслу и сел. Он был бледен.

– Вы меня напугали, – тихо сказал он. – Все это кажется мне недостаточно этичным, и я ничего не могу с этим поделать.

Гросвенф некоторое время смотрел на него, затем наклонился и что‑то изменил в приборе, нажав на кнопку. На этот раз звук был печальным и нежным. В нем была какая‑то пресыщенность, как будто бесконечная вибрация продолжала волновать воздух вокруг них, когда сам звук давно исчез.

– А что на этот раз? – спросил Эллиот.

– Я думал о своей матери. Мне вдруг страшно захотелось домой. Я захотел…

– Это опасно, – нахмурился Гросвенф. – Если я усилю это внушение, некоторые из людей могут вернуться к первоначальной позиции. – Он еще раз что‑то перенастроил. – А если так?

Он вновь нажал на кнопку пуска. Раздался звук, похожий на колокольный звон, и эхо отозвалось ему нежным, ласковым звоном.

– Я был ребенком, – сказал Мак‑Кен, – и ложился спать. Да, но я не хочу спать. – Он не заметил, что перешел в разговоре на настоящее время. Затем он непроизвольно зевнул.

Гросвенф открыл ящик стола и достал два резиновых шлема, один из которых он протянул геологу.

– Наденьте на всякий случай.

Другой шлем он надел на свою голову, пока его компаньон с видимой неохотой пролез в шлем, царапая уши.

– Макиавелли из меня не получится, – заметил Мак‑Кен. – Я полагаю, вы попытаетесь доказать мне, что бессмысленные звуки использовались и раньше, чтобы разбудить эмоции и повлиять на психику людей.

Гросвенф в это время занимался прибором и ответил не сразу. Откинувшись на спинку кресла после окончания настройки аппарата, он заговорил со своей обычной прямотой:

– Люди считают нечто этичным или неэтичным в зависимости от ассоциаций, возникающих в данный момент в их сознании или рассматривая проблему в перспективе. Это вовсе не означает, что ни одна из этических систем сама по себе не имеет ценности. По‑моему, этическим мерилом может быть то, что приносит пользу подавляющему большинству, при условии, что это не сопряжено с унижением или с ограничениями прав тех индивидов, которые не смогли к нему приспособиться.