|
То есть спокоен настолько, насколько это возможно при столь неутешительных вестях. Военачальники не без удивления посмотрели на него, потом обменялись друг с другом многозначительными взглядами. Ганнибал размышлял: «Эти перепуганы… Когда военачальник трусит, что остается делать воину? Страх – явление обычное. Человек с детства приучен к страху. То есть он знает, что есть страх. Хлопни в ладоши – иной бледнеет и потеет. Страх… Как уберечься от него? И надо ли? Возможно ли?.. А все-таки эти трусят? Бомилькар говорит так, словно у него смертельно заболела любимая тетушка. Это и хорошо и плохо. С одной стороны, самоуверенность – враг военачальника. Это верно. Но другое дело – уверенность… А вот Наравас? Этот нумидиец вот-вот сгорит в огне – так ему холодно. Он бледен, он испуган. Бирикса не разберешь. А Магон? Магон греет руки и улыбается, глядя на огонь. Чему же улыбается? Это не самоуверенность или уверенность… Скорее – растерянность…»
– Пошлите кого-нибудь за Махарбалом! – Ганнибал приказывает, чтобы слышали те, которые за его спиной. – Я здесь! – доносится из темноты. Все поворачивают головы в ту сторону, откуда послышался голос. Все, кроме Ганнибала. Неужели он не удивляется тому, что так быстро исполнен его приказ? Махарбал соскакивает с коня, подходит к костру, и все видят, что от него идет пар, будто он горит в огне. – Промок до костей, – объясняет он. – Что у тебя? – мрачно спрашивает Ганнибал. – Обычное. Горцы напали, в нас полетели камни и снежные валы. Кого могли – уберегли, а кого нет – лежат на дне пропасти. – И лошади тоже? – Да, и люди, и лошади. – Садись! К Махарбалу подкатывают толстое бревно, похожее на берберский барабан. – Дайте воды. Да похолоднее! – И Махарбал пьет ледяную воду с бо́льшим удовольствием, чем иберийское вино. Ганнибал обращается в военачальникам: – Все должны говорить то, что думают. Я слушаю. Наравас как бы размышляет вслух: – Мы пока что не видали римлян в глаза. Боя настоящего не было. А сколько потерь? – Сколько? – Ганнибал смотрит в землю. – Не менее трех тысяч погибло у меня. Они воевали со снегопадом, со льдом, с тропой… Ганнибал остановил его: – Повтори-ка… – Что повторить? – Вот это самое: они воевали… и дальше. Наравас повторил: – Они воевали со снегопадом, со льдом, с тропой… Это, что ли? – Да, это самое. Значит, ты уже повидал врага. – Я? – удивился Наравас. – Да, ты, – озлобился Ганнибал. – Я имею в виду римлян. – А я – врага! Магон перестал улыбаться. Он сказал: – Мы всего-навсего на пути к Риму. Схваток с римлянами не было. А смертей не счесть. – Смертей или поражений? – А какая разница? Ганнибал терпеливо разъяснил разницу: – Человек чаще всего умирает в постели. Как это прикажешь понимать? Как поражение в бою? Как победу врага? – При чем тут враг, Ганнибал? – Сейчас отвечу… Ты что-то хочешь сказать, Бирикс? Галлиец сказал, что Альпы сами по себе есть сущая крепость. Когда берут крепость – гибнут воины. Однако… Тут Бирикс поднял указательный палец: – Однако надо знать, с чем мы явимся на ту сторону проклятых Альп. Будет ли у нас войско? Если да, то сколько? Если известно сколько, то что это будет за сила? Я хочу сказать: сколько будет годных к бою? – Сколько? – в упор спросил его Ганнибал. |
