– Разбудить!
Мощи побежал предупредить карлика, но дверь была одна, и тот все равно скрыться не мог бы. И во дворик явилась патлатая голова, сонная морда и хитроватая улыбка.
– Спали, дон Ремихио?
– Сдаюсь!
– Шуточки отставить, дон Ремихио!
– Какие шуточки! Я пленник.
– Дон Ремихио, меня к вам послали. Вот бумага из субпрефектуры.
И он вручил карлику конверт. Рука у карлика опустилась под тяжестью послания, словно оно было бронзовое. За несколько дней до того он сунул под дверь субпрефектуры донос, разоблачавший заговор властей против него. Среди прочих глупостей там было написано:
Мне известно из надежных источников, что наши власти поклялись меня не трогать. Они знают, что я нищ и немощен, а в наши дни таких не сажают. Из тюрьмы – путь в депутаты, так что они придерживают местечко для своих. Что им до моих прошлых заслуг! Такой человек, как я, завсегдатай застенков, побывавший тюрьмах в пятнадцати, не заслуживает, на их взгляд, и маленького внимания. Да, уже и на жандармов нельзя положиться!.. Куда мы идем или, точнее, откуда? Будьте честны! Не таите злобы, сеньор субпрефект, и возьмите меня, – хоть я и беден!
Пас откозырял и удалился. Ремихио встряхнул письмо; руки его дрожали.
– Дон Крисанто, подайте мне очки!
– Очки ему дайте, – приказал взволнованный Крисанто.
Мощи снова кинулся в пекарню. Карлик величественно надел оправу и прочитал:
– «Уважаемый сеньор!» – сильно побледнел, снял очки, надел опять и взвыл: – У-у-у!..
– Что такое? Что тут творится? – спросила вдова Янайяко.
Пылая презрением, Ремихио воскликнул:
– Ага, испугались! А что им еще делать? Что им еще осталось? Мойте уши и слушайте!
– Не груби, Ремихио! – рассердилась вдова.
– Как заговорили мои враги, а? Как заговорят мои друзья, которые мне хуже врагов? Ах-ха-ха-ха! О-хи-хи-хи!
Он пустился в нелепый пляс, чуть не упал. Мощи подхватил его и получил по шее. Наглая улыбка освещала маленькое темное лицо.
– Что скажут некоторые дамы? Что скажет одна вышеупомянутая? Ух-у-ху-ху!
– Да объясни ты, а то завел: «скажет, скажет»!..
– Да уж, кто в сорочке родился…
Он опять побледнел.
– Уважаемый сеньор! – слыхали? Уважаемый – то-то! Почитаю честью ответить на Ваше недатированное послание, в котором Вы раскрываете заговор, направленный, как Вы считаете, на то, чтобы подорвать Ваш авторитет в этой провинции…
Все молчали. Вдова, пекари, кондитеры, мальчики на побегушках были потрясены. А Ремихио тем временем продолжал:
– Ни правительство, почитающее свободу слова, ни я, искренний поклонник Ваших высоких дарований, ничего не замышляли и не замышляем против первого мудреца Янауанки…
Он тяжело дышал и держался за сердце.
– Действительно, власти нашей провинции и Вы, сеньор, не всегда пребываете в согласии (ведь мы, в конце концов, перуанцы!..); тем не менее все гордятся Вашей деятельностью на ниве искусств и научной мысли. Как выразился Платон, «птица проходит по болоту и остается чистой».
Он опустился на ящик. Зеваки застыли в изумлении, хозяйка зачарованно глядела на него, пытаясь заглянуть и в письмо.
– …Теперь, когда апристы и коммунисты, не почитающие ни Бога, ни Родины, раздувают несуществующие споры из-за земли, я, как представитель власти, как гражданин, как отец семейства, гордо отметаю наветы, существующие лишь в поврежденном мозгу завистников, и не колеблясь приветствую в Вашем лице того, кто украшает нашу провинцию, а может – и весь наш департамент. |