Хохот его несся по рядам. Он кричал и смеялся. Нипороро нетерпеливо бил копытами.

– Глава непобедимой янауанкской общины приказывает забрать по корове и по барану на каждое дитя в семье!

Пампа задрожала от криков.

– Хозяев больше нет! Забудьте слово «мое»! Сегодня мы распределим участки, где кому сеять. Алькальды и помощники алькальдов, идите, получайте наделы! Сперва дадите бедным, немощным и вдовам. Нет больше хозяев!

– Земля или смерть! – крикнул тихий Освальдо Гусман.

– Кто-то едет! – сообщил часовой.

Все забеспокоились. На горе Эро что-то блестело.

– Солдаты!

И впрямь солдаты въехали на голую гору и спешились, борясь с ветром. Они медленно разгрузили мулов. Потом стали вбивать колья для зеленых палаток. Все застыли.

– То-то мне снилось… – печально сказал Скотокрад.

– Что же ты видел? – спросил Конокрад.

– Сон, – отвечал Скотокрад. Он не хотел говорить, что снился ему Конокрад, весь в бумажных лентах, и в красных, и в желтых, и в голубых, и в зеленых! Сильный такой, на коне, снега и не замечает. Увидел друга, поздоровался, и раньше, чем он натянул поводья, его конь, по кличке Золотой, а на самом деле буланый, с белой мордой, взял и остановился. Все ж Конокрад исчез за скалой, Скотокрад подождал, и через одно мгновенье оттуда пошли Конокрады – первый, второй, третий, десятками, все высокие, все гордые, все в лентах, все в серебряных шпорах. Они молодцевато загарцевали по пампе. Какой же из них настоящий? Скотокрад проснулся в слезах.

Глава двадцать девятая

О том, как общинники Чинче узнали, что Гарабомбо начисто исцелился, и о том, как они остались глухи к мудрым советам субпрефекта

Вторник, среда, четверг прошествовали сквозь ливень. О снеге и речи быть не могло. На дорогах тонули даже Конокрадовы кони. Да, вовремя поставили хижины! Штурмовые отряды так и торчали на Эро, на высоте в пять тысяч метров. Холод гнал их вниз, больше трех часов они простоять не могли. Да и все они выдерживали только двое суток, потом их сменяли отряды из Серро-де-Паско, а они уходили туда, чтобы немного очухаться. А в пятницу к общинникам приблизились жандармы на конях из Учумарки, которых узнал Подсолнух. Еще метров за триста народ узнал толстого субпрефекта Валерио в сопровождении военных.

– Офицеры!

Солнце сверкало на касках. Ехали пришельцы шагом. Чайки, гонимые ветром, летели на горные озера. Кайетано дал знак, десять членов Совета двинулись вперед и остановились в ожидании. Субпрефект помахал им рукой. Общинники сняли шляпы. Конь субпрефекта стал на месте.

– Общинники! Я к вам от правительства! Станьте кругом! Кто из вас будет говорить за всех?

Отведя рукой черное пончо Кинтаны и синюю куртку де ла Росы, Гарабомбо вышел вперед. Неровные ряды заколебались. Гарабомбо прошел несколько шагов и стал, расставив ноги.

– Я за всех, сеньор.

Солнце светило на толстые щеки субпрефекта. Он беспокойно дергался, зеленые шинели оставались невозмутимыми.

– Вы меня слышите? Я хочу говорить с теми, кто у вас главный, Кто главный? – кричал субпрефект.

Он не видел человека, стоявшего в трех метрах от его коня! Не видел! Народ окаменел от страха. Его не видно!

Кайетано пошел было вперед, отирая лоб. Гарабомбо удержал его знаком и сделал еще один шаг.

– Не видят его!

– Быть не может!

– Да ты что, не веришь? Не видят!

Толпа все сильнее трепетала.

– Я буду говорить за всех, сеньор, – спокойно и тихо сказал Невидимка.

Субпрефект заморгал и через мгновенье длиной в месяцы узнал его.