— Они заражены. Прошлой ночью Кохран наткнулся на первую, она уже успела размазать по палубе свои кишки и издохнуть. А сегодняшним утром матросы обнаружили множество тварей в таком же состоянии.

— Значит, будет эпидемия. — Чтобы не упасть, Шарлотте пришлось покрепче ухватиться за снасти.

— Наверняка, — мрачно подтвердил Патрик. Он ни разу даже не прикоснулся к ней, а она так хотела бы сейчас оказаться в его объятиях.

— Возможно, мы где-нибудь причалим…

— Даже если бы ближайший берег не был удален от нас на многие сотни миль — а это именно так, — мы не вправе нести угрозу эпидемии ни в чем не повинным людям, Шарлотта.

— Мой ребенок! — прошептала она, трясясь от страха. — Боже милостивый, мой ребенок!

Патрик наконец-то догадался обнять ее.

— И мой тоже, — не преминул напомнить он.

— Господь милостив! — в отчаянии проговорила Шарлотта, прижавшись к Патрику и положив голову ему на плечо. — Господь милостив ко всем нам…

Когда заболел первый моряк, бывалые члены команды сказали, что это кровавая лихорадка — попросту разновидность чумы. На море по-прежнему царил полный штиль, и Шарлотте в какой-то момент показалось, что на «Чародейку» наложил свою тяжелую лапу сам дьявол.

К полудню заболели еще двое, а вечером умер первый страдалец. Над ним прочли краткую молитву и по морскому обычаю спустили за борт, завернув в одеяло, ранее покрывавшее его койку. Небогатые его пожитки были опечатаны и заперты в капитанском сейфе до того дня, когда их можно будет передать его родным.

Поначалу Шарлотта просто оцепенела от ужаса. Но когда она все же овладела собой, то попыталась предложить свою помощь по уходу за больными. От ее услуг отказались довольно грубо.

Стараясь занять себя хоть чем-нибудь, она попыталась рисовать, но из-под пера выходили то домовые, то привидения, то совершенно невообразимые монстры.

Когда наступила, ночь, вся палуба показалась ей вымершей. Шарлотта стояла, подняв глаза к небу и молясь о спасении жизни своего ребенка. Вдруг ее волосы всколыхнул прохладный бриз, и гут же впередсмотрящий крикнул из своей корзины на верхушке мачты:

— Поднимается ветер!

Палуба моментально ожила от суеты команды, кинувшейся к снастям с такой готовностью, словно в движении «Чародейки» они видели залог своего спасения от чумы.

На следующее утро опять хоронили умерших, и так несколько дней подряд. Шарлотта была занята по горло, даже Патрик не смог ей в итоге воспрепятствовать. Она обмывала потные лица, писала письма матерям, сестрам и возлюбленным, вливала бульон в безвольные рты, опорожняла ночные горшки. Она пела задушевные песни, держала умиравших за руку и молилась о том, чтобы отлетающие души были приняты на небесах.

— Вам пора пойти в свою каюту и отдохнуть, — сказал Кохран поздней ночью, когда она закончила обтирать влажной губкой лицо больного матроса, который был едва ли намного старше самого взрослого из ее братьев. — Вы должны думать не только о себе, но и о ребенке, и о капитане.

Патрик трудился вряд ли меньше Шарлотты, а то и больше, поскольку изрядная часть команды выбыла из строя и некому было стоять у вахты. Перед самым рассветом он, одетый, растянулся на кровати возле нее и, проспав мертвым сном не более двух часов, снова отправился возиться со снастями.

— Все равно мне не найти укрытия от лихорадки, — отвечала Шарлотта. — Патрик считает, что болезнь пропитала весь корабль, от носа до кормы.

Кохран кивнул. Он выглядел дико, и его седая борода торчала клочьями на посеревших от усталости щеках.

— Мне доводилось видеть суда, на которых не осталось в живых ни одного моряка после того, как их навестила чума.