Садитесь, доктор, прощу вас. Я так рада, что вы смогли прийти. Хотите что-нибудь выпить? Виски?

ДОКТОР. С удовольствием.

М-м ЧЕЙЗЕН. Мари, принесите пожалуйста, виски и бокал белого вина для меня.

Иногда я задаю себе вопрос, достаточно ли я сильна, чтобы совсем одной воспитывать своего сына. Вы знаете, какие трудности я испытывала после смерти Чарльза: мне приелось управлять всеми его делами, заводом, домом… затем мои светские обязанности… мои благотворительные дела… Это не всегда было легко.

ДОКТОР. Конечно.

М-м ЧЕЙЗЕН. И при жизни то Чарльза мне было не так уж сладко. Порой он бывал почище своего сына. В день нашей свадьбы я полчаса ждала его в переполненной церкви. А знаете, где он был в это время? У себя дома, в ванной, зачарованный заводной игрушкой — утенком, который делал «кря — кря». Нет, доктор, это не всегда было весело.

Спасибо, Мари, но что было, то прошло. Теперь меня волнует Гарольд. Я очень надеюсь, что вы сумеете ему помочь. Что касается меня, то мы с ним все меньше понимаем друг друга. Заметьте, он никогда не был особенно разговорчивым. Он умный, да. Очень изобретательный. Хорошо бы вам взглянуть на его комнату, но разговорчивым — нет, он никогда не был. Впрочем, вы должно быть, это заметили?

ДОКТОР. У него был такой вид…

М-м ЧЕЙЗЕН. Я сделала все, что могла, чтобы привить ему хорошие манеры. Когда ему было одиннадцать лет, я отдала его учиться в школу танца — никакого результата. По вечерам он слоняется по комнатам и в конце концов усаживается в каком-нибудь углу. Очень мило, не правда ли? Еще называется хозяин дома!

ДОКТОР. Возможно, я мог бы поговорить с ним наедине после обеда и назначить ему встречу у меня в кабинете?

М-м ЧЕЙЗЕН. Этим вы бы нам очень помогли. Знаете, доктор, матери трудно это говорить, но иногда я смотрю на него и говорю себе что он потерял голову.

При усилении света возникает кабинет психиатра. ГАРОЛЬД вытянулся на софе. ДОКТОР седит позади него.

ДОКТОР. Сколько таких самоубийств… вы совершили?

ГАРОЛЬД (после долгого раздумья). Не могу сказать точно.

ДОКТОР. Почему?

ГАРОЛЬД. Стоит ли считать первое, которое действительно не было заранее подготовленным? Или тот случай, когда взорвалась плита, пока моя мать была на коктейле? Или те, которые остались лишь в проектах, те от которых я отказался, простые увечья или…

ДОКТОР (прерывая его). Приблизительно.

ГАРОЛЬД. Наверное, штук пятнадцать

ДОКТОР. Пятнадцать.

ГАРОЛЬД. Приблизительно.

ДОКТОР. И все эти… самоубийства совершены для вашей матери.

ГАРОЛЬД. (помедлив) Я бы не сказал — для моей матери.

ДОКТОР. Конечно. Но они были предназначены для того, чтобы вызвать определенную реакцию вашей матери, не так ли? Она мне сказала, например, что в тот день, когда вы размозжили себе голову выстрелом из ружья, с ней случился нервный припадок.

ГАРОЛЬД. Да, тогда это у меня хорошо вышло. Не всегда так получается. Иногда кровь брызжет прежде, чем сработает пружина.

ДОКТОР. Но реакция вашей матери вас удовлетворила?

ГАРОЛЬД. Да, вполне. Но ружье — это было вначале. Тогда все было намного легче.

ДОКТОР. Вы хотите сказать, что ваша мать привыкла?

ГАРОЛЬД. Да. Теперь все трудней добиться ее реакции.

ДОКТОР. А в случае с повешением, например?

ГАРОЛЬД. Откровенно говоря, это не назовешь успехом. (Разочарован.) Я три дня работал над этим устройством! Думаю, что она даже не видела моей записки.

ДОКТОР. Что там было написано?

ГАРОЛЬД. В ней говорилось: «Прощай, жестокий мир!». С каждым разом я делаю их все короче.

ДОКТОР. Поговорим немного о вашей матери… Что вы думаете о ней?

М-м ЧЕЙЗЕН (в трубку).