Дудли задумался. Что для него явно было непросто. И наконец медленно выговорил:

— Так что у меня будет тридцать… тридцать…

— Тридцать девять, конфеточка, — подсказала тётя Петуния.

— Ага. — Дудли плюхнулся на стул и схватил ближайший свёрток. — Тогда ладно.

Дядя Вернон одобрительно хмыкнул:

— Медвежоночек знает себе цену — весь в папу. Молодчина, Дудли! — и взъерошил сыну волосы.

Зазвонил телефон. Тётя Петуния пошла ответить, а Гарри и дядя Вернон наблюдали, как Дудли распаковывает гоночный велосипед, видеокамеру, самолёт с дистанционным управлением, шестнадцать новых компьютерных игр и видеомагнитофон. Он уже срывал обёртку с золотых наручных часов, когда вернулась тётя Петуния, сердитая и озабоченная.

— Плохие новости, Вернон, — объявила она. — Миссис Фигг сломала ногу и не сможет с ним посидеть. — Тётя Петуния мотнула головой в сторону Гарри.

Дудли в ужасе разинул рот, зато сердце Гарри всколыхнулось от радости. Каждый год в день рождения родители устраивали Дудли праздник — брали его с кем-нибудь из друзей на аттракционы в парк, кормили гамбургерами или водили в кино. А Гарри на это время сдавали миссис Фигг, чокнутой бабке, которая жила через две улицы. Гарри терпеть не мог с ней оставаться. Там в доме воняло капустой, и она заставляла Гарри рассматривать фотографии кошек, которых за долгую жизнь у неё перебывало великое множество.

— И как быть? — Тётя Петуния возмущённо посмотрела на Гарри, словно всё это было его рук дело. Тот понимал, что должен бы посочувствовать миссис Фигг, да только не мог себя заставить: ведь теперь впереди ещё целый год без Снежинки, Пуфика, дяди Лапки и Хохлика!

— Давай позвоним Марджи, — предложил дядя Вернон.

— Не говори глупостей, Вернон, сам знаешь — она ненавидит мальчишку.

Дядя с тётей часто говорили о Гарри в его присутствии так, будто его нет рядом; точнее, так, будто он — какой-то мерзкий слизняк и не в состоянии их понять.

— А эта, как бишь её, твоя подруга… Ивонна?

— В отпуске на Майорке, — отрезала тётя Петуния.

— Оставьте меня дома, — с надеждой предложил Гарри (он в кои-то веки сможет посмотреть по телевизору что захочется или даже поиграть на компьютере Дудли).

Тётя Петуния скривилась, точно разжевала лимон.

— Чтобы потом вернуться к руинам? — проворчала она.

— Я не взорву дом, — сказал Гарри, но его не слушали.

— Давай возьмём его в зоопарк… — медленно заговорила тётя Петуния, — …и оставим в машине…

— Машина, между прочим, новая, я его там одного не оставлю…

Дудли громко зарыдал. Не по-настоящему, конечно, — он сто лет не плакал по-настоящему, — но знал, что, если как следует скривиться и завыть, мама сделает для него что угодно.

— Динки-дуди-дум, не плачь, мамочка не позволит ему испортить тебе праздник! — воскликнула тётя Петуния, обвивая руками шею сына.

— Я… не… хочу… чтоб… он… шёл… с нами! — голосил Дудли между притворными всхлипами. — Он в-вечно в-всё портит! — И Дудли злорадно ухмыльнулся Гарри из-под маминых рук.

Тут раздался звонок в дверь.

— Боже мой, уже пришли! — в отчаянии вскрикнула тётя Петуния — и на пороге возник лучший друг Дудли, Пирс Полкисс, с мамой. Тщедушный, с крысиным лицом, Пирс обычно выкручивал руки тем, кому Дудли собирался вмазать.

Дудли сразу перестал плакать.

Через полчаса Гарри, не веря своему счастью, впервые в жизни ехал в зоопарк — рядом с Дудли и Пирсом, на заднем сиденье. Дядя с тётей так и не придумали, куда бы его сплавить, но перед отъездом из дома дядя Вернон отвёл его в сторонку и прошипел, приблизив к нему огромное багровое лицо:

— Предупреждаю, парень: один фокус, одна-единственная твоя штучка — и ты не выйдешь из чулана до Рождества.