— Предупреждаю, парень: один фокус, одна-единственная твоя штучка — и ты не выйдешь из чулана до Рождества.

— Да я ничего и не собирался, — сказал Гарри, — честно…

Но дядя Вернон ему не поверил. Никто ему не верил, никогда.

Беда в том, что с Гарри часто происходило странное и убеждать Дурслеев, будто он тут ни при чём, было бесполезно.

Однажды, например, тётя Петуния, возмутившись, что Гарри опять вернулся из парикмахерской «будто не стригся вовсе», обкорнала его кухонными ножницами почти налысо и оставила только чёлку, «чтобы прикрыть этот гадкий шрам». Дудли чуть не лопнул от смеха, а Гарри всю ночь не спал — представлял, как завтра пойдёт в школу, где его и так дразнили за мешковатую одежду и склеенные очки. Однако утром обнаружилось, что волосы снова отросли, будто их никто и не стриг, и Гарри на неделю упрятали в чулан, хоть он и пытался объяснить, что не может объяснить, как они отросли так быстро.

В другой раз тётя Петуния хотела обрядить его в омерзительный старый свитер Дудли (коричневый с рыжими помпонами). Но, чем сильней она старалась натянуть его на Гарри, тем стремительней уменьшался свитер, и в конце концов стало ясно, что он не налезет и на куклу. Тётя Петуния решила, что свитер, видимо, сел при стирке, и Гарри, к великому его облегчению, не наказали.

Зато, когда он неизвестно как очутился на крыше школьной столовой, ему пришлось туго. Дудли с дружками, по обыкновению, гонялись за ним, и вдруг оказалось, что Гарри сидит на трубе, чему сам он удивился не меньше прочих. Дурслеи получили сердитое письмо от его классной руководительницы, уведомлявшее, что мальчик лазит по крышам школьных построек. А мальчик всего лишь (как он пытался втолковать дяде Вернону через запертую дверь чулана) пытался запрыгнуть за мусорные баки, выставленные у столовой. Но его, наверное, подхватило и унесло сильным ветром.

Но сегодня ничего плохого не произойдёт. И даже с обществом Дудли и Пирса можно смириться — ради счастья побыть не в школе, и не в чулане, и не в капустной гостиной миссис Фигг.

Дядя Вернон крутил руль и жаловался на жизнь тёте Петунии. Он вообще любил жаловаться: подчинённые, Гарри, местный совет, Гарри, банк, Гарри — вот лишь несколько излюбленных его тем. Сейчас ему не угодили мотоциклы.

— …носятся как полоумные, хулиганьё, — буркнул он, когда мимо промчался мотоциклист.

— А я мотоцикл во сне видел, — вдруг вспомнил Гарри. — Он летал.

Дядя Вернон едва не врезался в идущую впереди машину. Он резко обернулся, напоминая лицом гигантскую свёклу с усами, и завопил:

— МОТОЦИКЛЫ НЕ ЛЕТАЮТ!

Дудли с Пирсом хрюкнули.

— Знаю, — согласился Гарри. — Но это же сон.

Он пожалел, что раскрыл рот. Хуже лишних вопросов для Дурслеев были только рассказы о вещах, действующих не так, как положено, пусть во сне или даже в мультфильме: Дурслеям сразу казалось, что у Гарри появляются опасные мысли.

Суббота выдалась очень солнечной, и в зоопарке было полно народу. Дудли и Пирсу купили по большому шоколадному мороженому, а потом — улыбчивая продавщица успела спросить, чего хочет Гарри, прежде чем его оттащили от её тележки, — Дурслеям пришлось раскошелиться на дешёвый лимонный лёд и ему. Тоже неплохо, решил Гарри, облизывая мороженое и наблюдая за гориллой, чесавшей голову: ни дать ни взять Дудли, только волосы чёрные.

То было лучшее утро в жизни Гарри. Он предусмотрительно держался поодаль от остальных, чтобы Дудли и Пирс, которым к обеду зоопарк поднадоел, не вздумали обратиться к своему любимому занятию — колотить его. Они пообедали в ресторане прямо в зоопарке и, когда Дудли учинил скандал — якобы в десерте «Полосатый чулок» сверху слишком мало мороженого, — дядя Вернон купил ему другую порцию, а Гарри разрешили доесть первую.