— Жаль, что ты меня не предупредила, — сказала она сухо. — На ужин ничего нет, одни сардельки. Ты как сегодня, переночуешь?

— Да, если можно, — сказала Гэрриет.

— Ну и хорошо — будем с тобой вдвоем.

— А папа?

— Папа уехал — у него опять какая-то заумная конференция по керамике.

Сердце у Гэрриет упало. Дома она могла говорить по душам только с отцом.

Миссис Пул сунула несколько сарделек в электрожаровню и начала мыть посуду.

— Мы теперь собираемся на бридж каждую неделю, — сказала она, погружая бокалы в тазик с мыльной водой. — Элизабет Нив — девчонка что надо.

Как можно быть «девчонкой» после сорока? — недоуменно подумала Гэрриет.

— Она все подбивает меня купить посудомоечную машину. Говорит, нельзя же каждую неделю принимать гостей и мыть все самой.

Гэрриет взглянула на резиновые перчатки, мелькающие в горячей пене. Как хирургические, пронеслась тревожная мысль. Сейчас введут трубку, и пылесос начнет высасывать зародыш. От запаха сарделек ее начало мутить, и она встала и отошла к окну. В саду ветер срывал с миндальных деревьев последние нежно-розовые лепестки.

Надо же, стоит себе сложа руки и смотрит в окно, поразилась миссис Пул. Сузи бы давно уже схватила полотенце и вытирала посуду.

— Как в колледже? — спросила она. — Ты что-то осунулась. Все горбатишься над книжками?

Гэрриет отвернулась от окна и сказала:

— Мама, я беременна.

— Что?!

— Я беременна.

Резиновые руки на миг замерли, потом вдруг замелькали очень быстро.

— Откуда ты знаешь?

— Я прошла тест.

— Все твой Джеффри! — визгливо заговорила миссис Пул. — Он мне сразу не понравился.

— Нет, это не он. Это совсем другой.

— Ах ты шлюшка! — прошипела миссис Пул.

Потом на Гэрриет обрушилась материнская истерика по полной программе: со слезами, с выкриками «после всего, что мы для тебя сделали», и «в лепешку расшибались, все выкраивали тебе на учебу».

— Я знала, знала, что этим кончится!.. — голосила она. — Все эти волосатики желторотые со своими идеями… Свободную любовь им подавай! И отец твой тоже хорош: рвался отправить доченьку в университет!.. Вот и дорвался. И где, где мы тебя упустили? Что теперь скажут Нивы?

И опять по новой, круг за кругом, одно и то же, одно и то же…

Гэрриет села. Кошка, которой дела не было до семейных распрей, лениво потерлась об ее ноги, прыгнула на колени и самозабвенно затарахтела. У Гэрриет опять начался приступ тошноты.

— Мама, выключи, пожалуйста, свои сардельки! — взмолилась она.

— Ну, и что ты теперь намерена делать? — спросила миссис Пул. — Молодой человек, как я понимаю, тебе кукиш показал?

— Если ты говоришь о женитьбе, то да, он не хочет на мне жениться.

— Мало ли, чего он не хочет… — угрожающе начала миссис Пул.

— Мама, сейчас двадцатый век, — вздохнула Гэрриет. — И потом, наши отношения были важны для меня, а не для него. Он не любит меня. Но, по крайней мере, он дал мне деньги на аборт.

Миссис Пул взяла чек, и на лице у нее появилось горестно-удовлетворенное выражение, какое бывает у пассажиров, прождавших полчаса на холодном ветру и наконец-то увидавших автобус.

— Он, стало быть, держит деньги у Куттса? Наверное, воображает, что он пуп земли. А аборты разве не запрещены?

— Нет, уже нет, — сказала Гэрриет.