— Что ж. — Он вздохнул. — Тогда заходи.

В комнате все было вверх дном. Всюду, где только можно, стояли переполненные пепельницы, немытые бокалы и чашки с засохшей кофейной гущей. На стульях громоздились горы одежды, от шуб до вечерних платьев.

— Борзая никогда не отличалась аккуратностью. — Саймон вынул из вазы давно засохшие цветы и бросил их в золу камина. — Слава Богу, завтра придет женщина, которая у меня убирает.

Вытащив одну сигарету — для себя, — он спрятал пачку обратно в карман.

— Ну, как дела? — спросил он, всматриваясь в ее покрасневшие глаза. — А здорово ты похудела. Что, села на диету?

Гэрриет глубоко вздохнула и сказала:

— Саймон, я беременна.

Вспыхнула спичка, и конец его сигареты засветился.

— Ты уверена? — Он бросил спичку в огонь.

— Я получила вчера результаты теста.

— Но ты же принимала противозачаточное.

— Да, но я тогда только недавно начала. А в тот день, когда мы первый раз… спали вместе, я с утра была в таком состоянии, что могла и забыть.

— Эх ты, дуреха, — усмехнулся Саймон, впрочем, довольно беззлобно. — Ты уверена, что ребенок мой?

Она вскинула на него полные слез глаза.

— А чей же? У меня больше никого не было.

— А этот… Джереми, Гордон или как его там?

— Джеффри? Нет. Я… Мы с ним не…

И она заплакала.

— О Господи, — скучным голосом сказал Саймон.

Гэрриет почувствовала себя маленьким неудобством в его жизни, вроде оторванной пуговицы или забытых в такси солнечных очков.

Он вышел на кухню поставить чайник.

— Тебе надо как можно скорее съездить в Лондон, к доктору Уоллису.

— Зачем?

— Как зачем? За абортом, зачем же еще.

— Н-но… я не могу.

— Ты что, наслушалась бабских рассказов про ужасные последствия абортов? Так это ж было сто лет назад. Теперь зародыш просто высасывают через трубочку, как пылесосом.

Гэрриет вздрогнула.

— Доктор Уоллис по этому делу классный специалист, — безмятежно продолжал Саймон. — Борзая была у него уже дважды. И Хлоя, и Анна-Мария, и Генриетта. Честно говоря, я столько раз присылал к нему пациенток, что ему давно пора ввести для меня скидку.

— Но я не хочу… — начала Гэрриет.

— Возможно, потом некоторое время ты будешь чувствовать себя подавленной — это не страшно. Через неделю у тебя конец занятий — вот, съездишь домой, отдохнешь.

— Но я слышала, это дорогая операция. Я совсем не хочу тянуть из тебя деньги…

— Нашла о чем волноваться! Я же не такой подонок, чтобы не дать девочке деньги на аборт. «Нескафе» будешь? Борзая признает только кофе в зернах, но это такая гадость! Эти чертовы кусочки зерен все время застревают в зубах.

Он налил себе и Гэрриет растворимый кофе и подал ей чашку.

— Если хочешь, — продолжал он, бросая в свою чашку две таблетки сахарина, — я могу хоть сейчас позвонить доктору Уоллису и обо всем договориться. Правда, так будет лучше: у него на телефоне сидят такие стервы! Если девочка звонит им в первый раз, они ей сперва всю душу вымотают, а потом уже запишут на прием.

Кофе был обжигающе горячий, но после него Гэрриет почувствовала себя немного лучше.

— Саймон, а если я оставлю его — что ты скажешь?

— Ангел мой, ну посуди сама, какая из тебя мать-одиночка? Уж кому-кому, а тебе оставлять ребенка — это просто смешно.