«Как и я ей», — подумал Гастон и сунул руки в карманы.

— Извините за то, что они сказали о вас.

— Я не переживаю. Они совсем меня не знают. А вот ваш отец ужасно вас недооценивает, — твёрдо произнесла Агата.

Он не привык, что кто-то встаёт на его сторону, и всё же не хотел жалости от этой девушки. Он хотел, чтобы она улыбалась ему и называла Вашей Галантностью. Считала его героем. Или королём, который приобрёл преданность великого волшебника, как Артур заручился поддержкой Мерлина.

— И брат с сестрой тоже! — продолжила Агата. Руки у неё задрожали, и крышка супницы угрожающе задребезжала.

— Дайте-ка сюда. — Гастон протянул руки к тяжёлому сосуду, исполняя роль рыцаря. — Я подержу.

Она кивнула и позволила ему взять супницу.

— У нас в семье никто не любит друг друга, — объяснил он. — Сколько себя помню, этот дом был скорее полем битвы, чем семейным очагом.

— Они просто слепы! — воскликнула Агата, сверкая глазами. — Родные должны принимать вас таким, какой вы есть… со всеми достоинствами и недостатками.

Гастону пришло в голову, что её гнев может происходить не из сочувствия, а из подобного же опыта. Он шагнул ближе к девушке, вгляделся в её лицо и сказал:

— Вы ведь тоже испытали это, правда? Когда от вас отворачиваются самые близкие. Это как-то связано с вашей… способностью к магии?

— Мой отец. — Она кивнула и закусила нижнюю губу, словно старалась заставить себя замолчать.

Неожиданно Гастон почувствовал сильное сочувствие и ступил ближе, пока их не стала разделять только супница. Он понизил голос, и ему показалось, что он всегда говорил только шёпотом.

— Я часто думаю: выгляди я так же, как мой брат… если бы каким-то образом я был больше похож на Жоржа… сильнее, выше, не таким уродливым… относились бы они ко мне как к сыну, а не как к ошибке природы, которую нужно исправить?

— Вы этого хотите? — прошептала Агата.

Он кивнул.

— Больше всего на свете.

Девушка распахнула глаза, в них заблестели слёзы. Гастон чуть было не отказался от своего признания. Захотелось вернуть ей супницу и сбежать. Руки у него дрожали от тяжести фарфорового сосуда, ноги просились пуститься наутёк.

Тогда Агата сморгнула слёзы, и на лице её отразилась решимость. Пока Гастон ни о чём её не попросил, она положила ладони ему на щёки. Глаза их встретились, и она прошептала:

— Не шевелитесь. Это не больно.

Не больно? Так всегда говорили врачи, шаманы и шарлатаны-аптекари, прежде чем проткнуть его кожу иголками или вывалить на пего муравьев. Вообще-то это случилось только однажды — знахарь из Африки опрокинул на его голое туловище банку огненных муравьёв, утверждая, что это феи-целительницы, которые выгрызут болячки с его кожи.

Гастон дёрнулся, но Агата держала его крепко, а её глаза приобрели сияние чистого водоёма на солнце. Он собрался с силами и решил проявить храбрость. Большие пальцы её рук погладили его щёки, и кожу закололо крошечными иголочками. Потом вспышка света заставила его зажмуриться, но боли он не почувствовал, только свежую бодрость, как в тот раз, когда зимой на спор окунул голову в ледяное озеро. Неприятно стало, только когда он вынул голову и холодный ветер заморозил капли на его лице.

Прохлада волной прошла с головы до кончиков пальцев, и глаза открылись как раз в тот миг, когда Агата опустила руки, прижалась спиной к стене и стала сползать на пол. Её узкие плечи поникли, голова упала, словно шея не могла её удержать.

Гастон поставил на пол супницу и, испугавшись, что девушка потеряет сознание, взял её за плечи.