Ему никогда не составляло труда выдумать какое-ни-будь ложное объяснение, увёртки обычно сами слетали с языка. Но этот «навык» подводил его перед лицом праведного негодования Агаты.
Карета въехала в густой лес, переплетения ветвей, похожих на руки скелетов, бросали на лицо девушки зловещие тени. Она наклонилась вперёд.
— Я могу отменить все заклинания, которые наложила на вас, маркиз Гастон, — прошептала она, дрожащей рукой сжимая его пальцы. — Я могу мгновенно пропасть из вашей жизни. Стереть вам память, чтобы вы не искали меня. Вы снова превратитесь в испуганного волками юношу, которого я нашла в лесу, и никто не вспомнит о вашем преображении.
У Гастона пересохло во рту. В глазах Агаты бурлило злое зелёное море, её ногти впились ему в кожу, как звериные когти. Он не мог понять, как относится к её вспышке — оскорблён ли он или чувствует что-то совсем другое.
Карета с грохотом катилась к замку.
Неужели она действительно может бросить его? Стереть ему память? Что за коварные угрозы!
И всё же… Гастон так же сильно стиснул руки колдуньи, и из-под его пальцев брызнули искры.
Его никогда в жизни ни к кому не тянуло так сильно.
Взгляды их встретились, и он прошептал:
— Я заберу вас из кухни и переведу на более лёгкую работу. Сегодня же.
Агата заморгала и с удивлённым вздохом отпустила его руку. Глаза у неё потускнели. Она выпрямилась и уставилась на него с несомненным потрясением.
Гастон откинулся на спинку сиденья и с ухмылкой положил на него руку. Приятно быть непредсказуемым. Он обнаружил, что хочет снова её чем-то ошеломить.
— Может, меня и постигла сегодня неудача, Агата, но вас я не упущу.
Она кашлянула и посмотрела в окно. Экипаж сворачивал на извилистую дорогу к Шато- де-Бомон. В карете повисла тяжёлая тишина. Стремясь скрыть громкий стук сердца, Гастон с преувеличенной небрежностью закинул ногу на ногу. Не переусердствовал ли он в своём напоре? Не слишком ли откровенно раскрыл свои намерения? Не поздно ли ещё вернуть её расположение? Чем дольше она молчала, тем больше он убеждался, что потерял лучшее, что случилось с ним в жизни.
Но заговорить он не решался, а потому ждал, изучая изящные очертания её профиля, решительные линии скул.
Когда подъезжали к замку, Агата повернулась к нему с твёрдым взглядом.
— Я хочу быть камеристкой у дамы.
Гастон чуть не захлебнулся слюной. Даже он знал, что переход от посудомойки к горничной госпожи нарушает хрупкую иерархию прислуги. Он так и представлял, как Обер срывает с головы пудреный парик, отдавая такое приказание. И что подумает весь чёрный люд, если Гастон покажет подобное расположение к новенькой вдобавок к требованию, чтобы она сопровождала его в город? К тому же необходимо получить согласие у упомянутой дамы — а их в доме только две, и у обеих уже есть горничные.
Но Агата выразила ещё не все свои пожелания. Вскинув подбородок, она сказала:
— И я хочу комнату получше… с окном. Такую, чтобы не нагревалась, как печь, днём и не промерзала ночью.
Карета стучала по мощённой булыжником подъездной дороге, и от тряски Гастон очнулся от своих мыслей.
— Мне придётся обойти мадам Бургунди. Но я справлюсь. Мне просто надо время, чтобы устроить вас личной горничной госпожи.
Агата выпрямилась.
— Кстати, я не имею в виду, что Ленора должна потерять своё место. Её трогать нельзя.
Гастон почесал лицо и испустил вздох.
— Вы задали мне непростую задачу. Фиона, камеристка матери, служит у неё практически с детства. Она больше член семьи, чем прислуга.
Агата улыбнулась:
— Тем больше оснований отправить её на заслуженный отдых.
— Вы не понимаете. — Карета остановилась около замка. |