* * *

Когда стало известно, что Ноелани должна скоро родить, и ребенок появится на свет до следующего воскресенья, Эбнер решил воспользоваться этими сведениями, тем более, что о предстоящем событии знали все жители Лахайны. И вместо того, чтобы бушевать против обстоятельств, при которых бы ло зачато данное дитя, Макуа Хейл более полутора часов говорил об особой любви Христа к детям. Потом он вспомнил нежные чувства, которые испытывал всякий раз при рождении обоих своих сыновей и двух дочек. Не забыл Эбнер упомянуть и о своей любви к маленькой Илики, которая теперь уж точно пропала. Когда Эбнер отвлекался от обстоятельств, при которых исчезла Илики, эта девочка в его воображении всякий раз становилась все моложе и моложе. После преподобный Хейл начал распространяться о той радости, которую должна была испытывать вся Лахайна при одной мысли о том, что у Алии Нуи очень скоро родится ребенок. Так как гавайцы больше всего на свете любили детей, с которыми всегда были нежны и которых всегда понимали, на этот раз две тысячи со бравшихся в церкви прихожан последние пятнадцать минут проповеди дружно сопели и хлюпали носами. Таким образом, даже не совсем сознавая того, что ему удалась очередная победа, Эбнер, наконец, понял, что слова любви и сострадания смогли отвернуть островитян от Келоло и его кахун, в то время как его прежние речи только отдаляли гавайцев от Господа и приближали к старым богам.

Правда, Лахайна ожидала появление следующей Алии Нуи в смятении: как коренные гавайцы они радовались тому, что благородная линия на Гавайях не угасла. Однако как христиане, они прекрасно понимали, какое неправедное дело совершили Келоло и его дети.

Ноелани родила близнецов, и после того, как доктор Уиппл, наконец, вышел из травяного дворца и вернулся домой, он доложил своей жене:

– Мы должны быть готовы к тому, Аманда, что очень скоро совершится нечто отвратительное и ужасное. Дело в том, что мальчик появился на свет очень хорошенький, а вот у девочки обнаружилось несколько серьезных дефектов. Я думаю, они отделаются от неё ещё до рассвета.

Когда по городу прошел слух о том, что Кеоки Канакоа сам, своими собственными руками, взял дочку и положил её у самой границы прилива, отдавая, таким образом, в жертву богу-акуле Мано, волна отвращения прокатилась по всей Лахайне.

В воскресенье церковь была переполнена: сюда собралось почти три тысячи прихожан, как в старые добрые дни. По дороге к храму Иеруша успела тихонько предупредить мужа:

– Помни, мой дорогой и любимый супруг, Господь сам говорил об этом деле, так что тебе не стоит даже поднимать данную тему.

И Эбнер сразу же отбросил на время те строки, которые должны были стать главными в проповеди. Это были слова Христа из Евангелия от Луки: "Отче! Прости им, ибо не знают, что творят". Вместо этого преподобный Хейл привел великолепные слова Экклезиаста, которые в последнее время час то приходили ему на ум: "Одно поколение умирает, ему на смену приходит другое. Но Земля остается навсегда. Солнце восходит и солнце заходит. Реки впадают в моря, но море ни когда не переполняется. Туда, откуда истекают реки, вернется их вода. Вещь, которая существовала раньше – та, которая будет существовать. То, что уже сделано, ещё только будет сделано. И нет ничего нового под солнцем. Нет памяти о былых вещах, как не будет её о том, что только ещё должно произойти".

Эбнер говорил о вечности и постоянстве Мауи, о том, что киты каждый год возвращаются сюда и играют со своими детенышами. О том, как величественно солнце проходит месяц за месяцем от вулкана Ланаи до вершины Молокаи. Он вспомнил о большом урагане, которому под силу разрушить церковь, и о давно умершем прошлом, когда сам Камехамеха ходил по дорогам острова, верша великие подвиги.

– "Земля остается навсегда", – воскликнул Эбнер на гавайском языке, и Иеруша, очарованная чередой образов, навеянных речью мужа, поняла, что та ненависть, которую Эбнер питал к Лахайне до недавнего времени, растворилась, канула в небытие.