Изменить размер шрифта - +
Сейчас преподобный Хейл переходил от мира физического к миру человеческого общества, которое существует на Земле.

– Несмотря на все несовершенство, человеческое общество выдерживает испытание временем, – говорил Эбнер. Очень скоро он переметнулся на свое видение Женевы, каковой она была, когда ей управлял Беза, и постепенно подвел свою паству к той истине, которую долгое время искал сам: некоторые формы человеческого поведения все же лучше других. В этом месте он вновь вернулся к той самой мысли, которая занимала его уже долгие годы, постепенно превратившись в настоящую страсть. Общество может считаться хорошим, если оно защищает своих детей.

– Иисус Христос любит даже тех детей, которые вовсе не совершенны, закончил свою пламенную речь Макуа Хейл, оставляя самим прихожанам право делать выводы.

– Что он говорил насчет ребенка? – нервно переспросил Кеоки, перебирая пальцами ветки маиле, когда его шпионы сообщили ему о содержании только что произнесенной проповеди.

– Ничего, – ответили ему.

– Наверное, он долго распространялся о нашем грехе? – не отступал возбужденный юноша.

– Вовсе нет. Он рассказывал нам о том, как прекрасен остров Мауи. Наступила пауза, после чего человек Кеоки пояснил: – Он ни слова не сказал ни о тебе, ни о Ноелани. Но в одном месте, если я правильно понял его, он подразумевал, что если ты когда-нибудь решишь снова вернуться в церковь, она тебя простит.

Эффект, произведенный этими словами на Кеоки, был потрясающим. Молодой человек начал содрогаться, как будто его кто-то тряс. Спустя некоторое время Кеоки, весь в смятении, удалился в свою комнату и забился в угол. Затем он лег на ложе из тапы так, словно уже умер, отослав всех слуг и друзей коротким: "Уходите". Когда приятели покидали его дом, они взволнованно перешептывались друг с другом, и главным вопросом оставался следующий:

– Как ты думаешь, он действительно решил умереть?

Этот вопрос обсуждался очень серьезно, потому что все гавайцы знали: Кеоки терзается сомнениями. Он разрывается между двумя религиями, и даже если учесть, что он вернулся по своему желанию к старинным богам Келоло, в то же время молодой алии не мог сразу полностью отойти от Бога Эбнера. И эти две несовместимые силы боролись в его сердце. Кроме того, гавайцы знали, что если Кеоки серьезно решил умереть, то именно так и поступит. Им не раз приходилось видеть, как их отцы или братья, произнеся: "Я буду умирать", действительно уходили по радуге. Поэтому, как только одним из друзей Кеоки был задан этот вопрос, все остальные принялись обсуждать его. И вот к какому заключению они пришли:

– Мы считаем, что он сам знает о том, что не сможет вы жить, пока два бога сражаются за его сердце.

 

* * *

Впрочем, в скором времени этот вопрос потерял свое значение, поскольку в Лахайне началась эпидемия кори, известная под названием "тихоокеанского бича". Как-то раз, в старые времена, эта болезнь унесла половину населения островов. Теперь она притаилась в кубрике одного из китобойных судов, которое встало на рейд Лахайны. Болезнь приготовилась нанести ещё один сокрушительный удар по Гавайям. Эпидемия должна была принести огромные потери стране и уничтожить большое число уже обреченного на вымирание народа. На всем Тихом океане не было болезни страшней, чем корь.

На этот раз все началось довольно невинным образом. От зараженного матроса болезнь передалась в миссионерский дом, где иммунитет на неё вырабатывался столетиями ещё в Англии. Поэтому для жителей Массачусетса эта напасть сводилась к самой обычной детской болезни. Как-то утром Иеруша, проверяя грудь Михея, вдруг обнаружила знакомую красную сыпь.

– У тебя случайно горло не болит? – поинтересовалась она, и когда сын ответил утвердительно, женщина тут же сообщила мужу: – Эбнер, боюсь, что у нашего ребенка корь.

Быстрый переход