— Как это?

— Около пяти часов она сошла вниз и сразу направилась к Малкольму Струану. Она пробыла у него до самого ужина — как раз за столом я её и увидел. Она показалась… показалась мне старше… нет, это слово тоже не вполне подходит, не старше, а как-то серьезнее что ли, чем раньше, словно кто-то управлял её телом помимо её воли. Джордж говорит, что она ещё не вполне оправилась от шока. За ужином сэр Уильям сказал, что отвезет её назад в Иокогаму, но она лишь поблагодарила его и отказалась ехать, сказала, что сначала должна быть уверена, что с Малкольмом все будет хорошо, и ни он, ни Джордж, никто из нас не смогли убедить её уехать. Она почти ничего не ела и сразу же вернулась к нему в палату, оставалась с ним весь вечер и даже попросила устроить ей там постель, чтобы иметь возможность подойти к нему, если он её позовет. По сути, следующие два дня, до вчерашнего, когда я вернулся в Иокогаму, она не отходила от него ни на шаг, и мы едва обменялись с ней десятком слов. Марлоу скрыл тяжелый вздох.

— Должно быть, она любит его.

— Вот в этом-то и заключается главная странность. Я не думаю, что причиной этому любовь, и Паллидар тоже так не считает. Впечатление такое, будто она… ну, сказать «опустошена изнутри» было бы слишком сильно. Она, скорее, живет наполовину во сне, а рядом с ним, видимо, чувствует себя в безопасности.

— Господь милосердный! А что говорит наш Костолом?

— Он просто пожал плечами, когда мы спросили, и сказал, что надо подождать и не беспокоиться понапрасну и что она помогает Малкольму Струану лучше любых лекарств.

— Могу себе представить. Как он, если откровенно?

— Большую часть времени как в дурмане — доктор дает ему своё питье. Сильно мучается, его много рвет и он ходит под себя какой-то жижей… не представляю, как она выносит всю эту вонь, хотя окна в палате постоянно открыты.

Мысль о том, что любой из них может получить такое тяжелое ранение и оказаться таким беспомощным, наполнила обоих страхом. Тайрер отвернулся и посмотрел вперед, чтобы глаза не выдали его. В глубине его души ещё таились тягостные думы о том, что рана на руке пока не затянулась и ещё может нагноиться и что по ночам его до сих пор мучают кошмарные видения: самураи, окровавленные мечи и она.

— Всякий раз, когда я заходил, чтобы проведать Струана — и, если честно признаться, увидеть её, — продолжал он, — она отвечала мне лишь короткими «да», «нет», «не знаю», так что через некоторое время я сдался. Она… она все так же привлекательна.

Марлоу задумался: не будь Струана, так ли недосягаема была бы для него Анжелика? Насколько серьезным соперником может оказаться Тайрер? Паллидара он заранее сбросил со счетов: класс не тот — не может же ей в самом деле нравиться этот помпезный олух.

— Господи, смотрите! — воскликнул Тайрер.

Корабль обогнул мыс, и им открылась широкая панорама залива Эдо: справа — море до самого горизонта, слева — окутанный, как саваном, дымом кухонных костров огромный город и возвышающийся над ним замок. К их крайнему удивлению залив был почти пуст: ни паромов, ни сампанов, ни рыбацких лодок, которых в обычное время было здесь великое множество. Те немногие, что оставались, спешили к берегу.

Тайрер почувствовал глубокую тревогу.

— Будет война?

Помолчав недолго, Марлоу сказал:

— Ну, предупреждение они получили. Большая часть офицеров думает, что нет, полномасштабной войны пока не будет, на этот раз — нет. Так, отдельные стычки… — Потом, поскольку Тайрер ему нравился и он восхищался его мужеством, он открыл ему свои мысли: — Будут отдельные стычки и инциденты, малые и большие, некоторые из наших погибнут, другие обнаружат, что они трусы, третьи станут героями, большинство время от времени будет охватывать ужас, кого-то представят к награде, но мы, разумеется, победим.